Архимаг во всей красе своей огненной стихии, фениксом восставший из пепла, демоном пробудившийся от ада, вновь ставший магом, стремительно теряющим все человеческое…

Вот и все, нет больше охранябушки, нету его…

Один архимаг Агнехран остался.

А меня уносила чаща. Бережно и осторожно, и как можно дальше от того, кто словно безумный в бой кидался с голыми руками, и это против Заповедной-то чащи! И кто же из нас наивный после этого?

Не я, маг, совсем не я…

* * *

Работы в Гиблом яру было много, слишком много для одной меня, да даже и если лешего на подмогу позвать. Этот Заповедный яр был огромен! Втрое больше моего, а мой-то за последние годы вырос как, за десять суток на коне не объехать. Да делать нечего, оно как – глаза боятся, а руки делают. Мы с чащей начали с малого – с севера, где нежити было немного, а гниль еще не распространилась, погребая под тленом все живое. И до самой зореньки гнала терновая лоза всех с места, куда поутру, хочешь не хочешь, а друга верного пришлю… сама-то едва ли куда дойти смогу в ближайшее время.

А с первыми петухами, как и договаривались, леший выдернул меня в сосновый бор.

Долго рвал мое платье – хорошо сшила, крепко, на славу, даже лешенька с трудом справился. Потом, правда, не рад этому был – платье-то кровь не пропускало, а как исподнюю сорочку увидал, так всем досталось: и мне, и архимагу сто раз проклятому, и голове моей беспутной, которая ногам покою не дает, а пуще всего самому себе, что отпустил, что не уберег.

– Не могла я иначе, лешенька, он бы яр сжег весь, – прошептала покаянно.

– Силенок бы не хватило! – прорычал леший.

– Хватило бы… в том-то и дело, что ему хватило бы…

Верный друг порычал сокрушенно да гневно, на руки подхватил, к роднику целебному унес. Где-то по пути я сознание и потеряла.

Но только свое, ведьмовское, а лес жил во мне и не спал никогда.

И пока промывал мои раны леший, я уже по лесу тенью незримой ходила, выбирала, что из ростков пересаживать буду, что оставлю на подрост, что еще посадить надо бы.

Потом услыхала, как одна сойка лесная другой пересказывает, что в крови весь родник Заповедный, самый целебный, территории близ него неприкосновенные. Замерла встревоженно?! Как? Неужто кого у водопоя убили? Запрещено же! Сама запретила, так что точно знаю – запрещено.

К роднику метнулась да и замерла.

Моя это кровь была.

Моя, вся до капельки.

И тек кровавый ручей до самой реки, от того водяной почуял недоброе, к ручью примчался да и стоял он теперь на коленях рядом с лешим. Леший меня держал, Водя мне на спину мазь из водорослей наносил, ту, что кровь останавливает… а не останавливалась кровь. Никак не останавливалась… И то, что дело плохо, совсем плохо, видно было и по кольцам-амулетам на моих руках – гасли они, камешек за камешком, амулет за амулетом, артефакт за артефактом…

А на другом берегу реки стоял Агнехран. Рядом с ним по бокам вытянулись верные Сида и Хоен – значит, спас их, вылечил, вывел из яра, просьбу мою выполнил и за то спасибо.

За волков спасибо, но в лес мой тебе ходу больше нет, архимаг.

«Лешенька, волков пусть Водя на наш берег переправит», – попросила мысленно.

«Молчи, Веся, ох молчи… Коли выживешь, сам придушу!» – пообещал друг верный.

Коли выживу…

«Выживу, деваться некуда, нам с тобой еще Гиблый яр восстанавливать. А работы там, скажу я тебе, видимо-невидимо. И да – магу этому в лес мой ходу отныне нет и не будет никогда. А имя его мне теперь ведомо… но лучше бы не знала…»

От чего леший вдруг взрычал, Водя явно не понял. Но сказанное лешим выполнил – волков подхватило волной да и вынесло на наш берег. Волков, но не мага. Перед архимагом Агнехраном вода стеною встала непреодолимою, да два кракена – стражей непримиримою.

Вот и все, прощай, охранябушка, больше не свидимся.

Прощай.

Конец первой книги