– Что дальше было?

– Ну, Кирилл вел себя как, на мой взгляд, повел бы любой сын, потерявший мать: в истерике не бился, но выглядел растерянным и пришибленным. Я успел с ним поговорить до того, как явился Горохов: он прибыл только через два часа после нас.

– М-да, не торопился…

– А он всегда так действовал: не любил работать и предпочитал, чтобы ему всю информацию преподносили на блюдечке с голубой каемочкой, а он только ставил подпись и хлопотал лицом, изображая из себя важную шишку. Усердно Горохов «работал» только с коммерсами на нашей земле: собирал с них дань каждый месяц и «решал» всякие их проблемы!

– Похоже, у тебя на него зуб, да? – усмехнулся Дамир.

– Я, знаешь, в полицию шел не бабки заколачивать, а служить, как мой отец и дед, который во время Отечественной ловил всякую шваль по питерским подворотням! Думаешь, я псих?

– Думаю, ты – правильный мент, жаль, что ушел из розыска.

– Мне сначала тоже было жаль, но потом я понял, что ловить за хвост таких, как Горохов, – тоже важное занятие, потому что именно они создают полиции имидж взяточников и бандитов-законников.

Официант принес ароматные хачапури и чай в высоком стеклянном чайнике, и некоторое время собеседники молчали, отдавая должное еде. Чуть позже Гаврилевич продолжил прерванный разговор:

– Прикинь, даже начальство на место приперлось раньше Горохова, народу нагнали – просто жуть!

– Чего так?

– Да все из-за бывшего губера: он был поклонником Демидовой – не знаю уж, только как зритель или еще как… Я сразу понял, что нас станут трясти как грушу, требуя скорых результатов. До Горохова это тоже дошло, и он взялся за дело рьяно, пытаясь выслужиться перед боссами и заодно оправдаться за целую серию провальных дел, которые вел до этого.

– Действительно провальных?

– За последний год почти все его дела развалились в суде или отправились на доследование, можешь себе представить? Вот он и ухватился за сына Демидовой и стал его душить, как удав.

– Основания?

– Во-первых, у парня не было алиби, и он не мог объяснить, где находился в момент убийства. Во-вторых, в его крови обнаружили огромное количество алкоголя и еще какую-то химию. Ну и, в-третьих, у них с мамашей были натянутые отношения – для Горохова достаточно, чтобы сделать из сына главного подозреваемого.

– А как насчет улик? – поинтересовался Ахметов. – Отпечатки пальцев, следы эпителия Демидовой под ногтями, орудие убийства, наконец?

– Ничего такого, насколько мне известно, не нашлось, зато в отчете судмедэксперта и в самом деле фигурировала одна странность.

– Какая же?

– Ты про лицо убитой спрашивал, так вот: никакого грима на ней не было, судя по отчету, но зато эксперт собрал с ее кожи какие-то волокна, причем в большом количестве.

– Что за волокна?

– Шут их знает, – пожал плечами Гаврилевич. – Кажется, махровые… Горохов этим не заинтересовался: он вцепился в горло сына актрисы, как питбуль, и рвал его, даже не пытаясь искать других подозреваемых. Кстати, зря: у этой Демидовой врагов был полный театр, ведь она играла почти все главные роли, из которых даже уже по возрасту вышла!

– То есть вы вообще не допрашивали театральных?

– Только в отношении Кирилла. Но там мало что о нем знали: поклонники, а особенно поклонницы актрисы, смогли рассказать гораздо больше – особенно те, кто давно отирался вокруг Демидовой.

– А почему не проверяли поклонников?

– Горохов счел, что такие преданные фанаты ну никак не могли причинить ей вред, хотя ее соседка и приятельницы говорили, что куда-то подевались все драгоценности и деньги.

– Она хранила бабки дома?

– Демидова, похоже, была баба со странностями: она клала купюры в стол, и, в принципе, любой, кто вхож в дом, мог их оттуда выцепить.

– Сына проверяли?

– У него ничего не нашли. Пробежались по ломбардам – никто подобного не сдавал… С другой стороны, оно и понятно: Демидова не носила дешевых цацек, у нее все было либо старинное, либо дорогущее, с натуральными брюликами и так далее. Лично я считаю, поклонницы все растащили, пока суд да дело, ведь у некоторых из них были ключи от хаты, так как они ходили для Демидовой в магазин и по другим делам, а потому имели постоянный доступ в квартиру.

– Значит, у Кирилла пропажи не обнаружили?

– Ни фига, – кивнул Гаврилевич. – Но Горохов тряс его так, что у любого другого башка бы отвалилась. Парень лабал в кафе и ресторанах и нехило так зарабатывал, а Горохов решил, что деньги у него появились после убийства матери, и никто не мог убедить его в обратном. Я и раньше видал, как он допрашивает подозреваемых, и мне это не шибко нравилось, но ребята убеждали помалкивать, так как у Горохова вроде бы была какая-то «волосатая лапа» в МВД и противостояние с ним дорого бы мне обошлось. Тем не менее его методы в отношении этого подозреваемого были просто за гранью!

– Это как?

– Он пытал парня.

– Не понял?

– В буквальном смысле: не давал спать, вызывал на допросы среди ночи, подсаживал всяких мутных типов, которые запугивали его, а как-то раз даже избили бутылками с водой, чтобы, значит, следов не оставлять!

– Жесть… А Третьяков что?

– Удивительно, но он не сломался: твердил, что ничего не делал и что Горохову придется его убить или смириться с тем, что признания он не добьется, – в общем, кремень парень оказался! От этого Горохов еще больше озверел… Знаешь, мне кажется, он действительно убил бы его или как минимум покалечил.

– Что же ему помешало?

– Смею надеяться, мой рапорт в ОСБ[9]. Я в курсе, что нас не жалуют коллеги из других отделов – когда-то я и сам шарахался от оэсбэшников как черт от ладана! Только в тот раз понял, что такая служба необходима, иначе некоторые деятели могут дойти до того, что начнут «мочить» задержанных прямо в допросной, а ведь они даже еще не обвиняемые, а всего лишь подозреваемые! Я знал, что Горохов не хочет искать других возможных злодеев: он вцепился в сына Демидовой и надеялся измочалить его до такой степени, чтобы тот подписал признанку…

– И поэтому ты ушел?

– Я не мог оставаться в отделе, ведь все считали меня предателем, потому что я сдал Горохова. Да я и сам бы не остался – после всего, чему стал свидетелем. Мне вообще хотелось уйти из полиции, но майор из ОСБ, который занимался моим заявлением, уговорил перейти к нему. Ну а уж потом