в допросную ворвалась Суркова. Она была в такой ярости, что от нее, казалось, шел пар, как после бани. Позади начальницы маячила фигура Падояна, и Виктор сообразил, что его попросту сдали.

– Всего лишь допрос, – пытаясь сохранять спокойствие, ответил Логинов, бросая злобный взгляд в сторону Севады. – Незапланированный…

– Я же запретила вам трогать подозреваемого, пока у нас не будет достаточно улик! – рявкнула Суркова: Логинов не так часто сталкивался с ней по службе, но даже не догадывался, что она способна на такой гнев.

– Алла Гурьевна, я имею право вести допрос в свете открывшихся обстоятельств…

– То, что эти обстоятельства открылись, – моя добрая воля, потому что я не обязана была ставить вас в известность о фактах, добытых моими коллегами! Честное слово, вы заставляете меня жалеть о своей откровенности… Кирилл, что с вами?

Третьяков наконец поднялся на ноги, но стоял нетвердо: его вдруг повело в сторону, и он, отступив назад, оперся рукой о стену. Он принялся хватать ртом воздух и озираться по сторонам, словно видел что-то, чего не могли видеть другие участники событий.

– Я вызываю «скорую»? – спросил Падоян, вытаскивая телефон.

– Долго! – отрывисто бросила Суркова. – Зовите Сурдину: она на месте… Мухой, Севада!

Третьяков тем временем медленно сполз по стенке на пол. Через несколько минут в допросную ворвалась судмедэксперт с чемоданчиком. Сразу сообразив, кому требуется помощь, она подскочила к артисту, который походил на выброшенного на берег карпа. Раскрыв чемоданчик, Сурдина вытащила бумажный пакет, предварительно вытряхнув из него какие-то инструменты.

– Астма? – отрывисто спросила она у Третьякова.

Тот отрицательно замотал головой.

– Отлично!

Усевшись на корточки, Сурдина раскрыла пакет, сунула его Третьякову под нос и приказала тоном, не терпящим возражений:

– Дышите сюда… Ну-ну, все будет хорошо, уж поверьте: вы не умираете, это всего лишь гипервентиляция!

Первые пара вдохов далась Третьякову с видимым трудом, однако спустя насколько минут его дыхание почти выровнялось.

– Сейчас полегчает, – пообещала Сурдина, закрывая чемоданчик и поднимаясь на ноги. Вся процедура заняла не более семи минут.

– Что это было? – поинтересовалась Суркова.

– Приступ хитрости, – буркнул Логинов.

– Это действительно был приступ, – холодно кивнула судмедэксперт. – Скорее всего, паническая атака.

– Паническая? – переспросил Падоян. – Но он же задыхался…

– У пациента случился бронхоспазм, и он легко мог задохнуться, если бы помощь не оказали вовремя! Подозреваю, что стресс вызвал сокращение бронхов, но теперь все будет нормально. И все-таки на вашем месте я бы отправила парня к врачу: хорошо, что у него нет астмы, но, насколько я вижу по лицу, его били, и ему может понадобиться медицинская помощь… Алла Гурьевна, – добавила она, награждая Логинова тяжелым «прокурорским» взглядом, – неужели вы это так оставите? Пытки у нас, как известно, запрещены!

– Думаете, это я его?! – возмутился оперативник, но Сурдина не имела намерения выслушивать его оправдания и, выпрямившись во весь свой крошечный рост, гордо покинула допросную.

До Виктора уже дошло, что благодаря «стукачеству» Севады Падояна он, возможно, избежал больших неприятностей, однако не в его характере было признавать собственные ошибки: он упрямо вздернул подбородок, взглянув прямо в глаза Сурковой. Его удивило, что вместо гнева на ее лице явственно обозначилось вначале недоумение, а потом нечто, сильно напоминающее жалость.

– Как вы? – спросила она, обращаясь к Третьякову, который к тому времени окончательно очухался и поднялся на ноги.

– Нормально, – ответил он, вновь усаживаясь на стул.

– Севада, проследите, чтобы подозреваемого доставили в санчасть – просто на всякий случай. Пусть там за ним понаблюдают, а заодно обработают ссадины и посмотрят, нет ли каких других повреждений.

– Делается, Алла Гурьевна! – кивнул Падоян.

– Не надо в санчасть, я в порядке! – пробовал было возразить Третьяков, но Падоян пресек его попытку, отрезав:

– Нет уж, начальство сказало – в санчасть, значит, в санчасть! Сами дойдете?

* * *

Редкое жилище вызывало у Антона ощущение такого обволакивающего уюта, как квартира Дарьи Ростоцкой! Дизайнерскими интерьерами здесь и не пахло, однако обстановка с порога располагала гостей чувствовать себя как дома. Стены, обклеенные темными обоями без рисунка, были увешаны фотографиями детей: судя по всему, ребятишки приходились Дарье Ростоцкой внуками. Гостиная, не слишком просторная и заставленная разномастной мягкой мебелью, походила на пещеру, в которой каждый предмет хранит свои тайны. На креслах в живописном беспорядке лежали подушки и пледы, а на двух внушительных комодах, определенно из тридцатых годов прошлого века, стояли многочисленные безделушки. Посреди комнаты лежал старый цветастый ковер, но из-за мебели его рисунка практически не было видно. Тем не менее каким-то удивительным образом весь этот кажущийся хаос на самом деле имел свой особый порядок, понятный лишь тому, кто, входя сюда, окунался в волшебную атмосферу, отражающую внутренний мир владелицы квартиры. Если бы Антона спросили, что конкретно способствовало созданию такой атмосферы, он затруднился бы с ответом, но собственные ощущения не обманешь, и он поддался необъяснимому очарованию места. Высокие окна, несмотря на наличие тяжелых штор, пропускали достаточно света, что, несомненно, нравилось двум пальмам в плетеных кадках – их разлапистые кроны отлично дополняли интерьер.

– Странно, что вы заинтересовались смертью Оленьки только сейчас! – проговорила Ростоцкая как будто бы даже с оттенком упрека.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Шеин, которому не хотелось принимать на себя чужую вину, но нужно было выяснить все до конца.

– А то, что я с самого начала говорила следователю, что ее гибель – не несчастный случай!

– Что заставило вас так думать?

– Ну, хотя бы тот факт, что Оля не стала бы пользоваться феном в ванной: у нее для этого имелось большое трюмо с розеткой!

– Знаете, – хмыкнул Шеин, – иногда люди изменяют своим привычкам!

– Но не Оля! – возразила Ростоцкая. – В ванной она только мылась, а все остальное – нанесение крема, макияжа или сушку и укладку волос – проделывала в спальне.

– А еще какие-то аргументы вы можете привести?

– Вы всерьез верите, что фен в воде способен убить человека? Ну, хрупкую старушку или ребенка – возможно, но…

– У вашей соседки было слабое сердце!

– Да нет – так, обычные проблемы возраста, причем, заметьте, не такого уж и преклонного: Оле не исполнилось и шестидесяти, когда она погибла!

– То есть вы считаете, что Ольгу Кременец убили?

– Однозначно!

– Кто?

– Разве я следователь? А вот он-то как раз разбираться и не захотел, списал все на несчастный случай!

– И все же без доказательств ваши слова – не более чем инсинуации, – заметил Шеин.

– О-о, подозреваемых было пруд пруди!

– Как это?

– Оля водилась, надо сказать, со всяким сбродом… Нет-нет, это не то, что вы подумали: алкаши-наркоманы к ней не шастали, зато она привечала всяких