– Нам пора! – раздалось сверху.

Мутным, воспаленным взглядом он наткнулся на сумку. Одну из застежек сорвало, и половина немудреного скарба ворохом вывалилась наружу. Перебирая руками и коленями в бурой жиже, больше похожей на дерьмо, чем на грязь, Дариус подполз к вещам и торопливо запихнул их обратно. Ему повезло, мантия осталась внутри, а из сумки торчал только темно-синий край подола. Вывались она с остальными вещами, и кто знает, как все могло бы обернуться.

Дариус уловил, как всадники пустили лошадей легкой рысью, и вскоре перестук копыт слился с царившим вокруг шумом. Плевать. Он не в том положении, чтобы призывать к ответу всех и каждого, на кого упадет его взор. Более того, он бы никогда не рискнул выдать себя в Денпорте. Дариус вообще не планировал задерживаться в этом прогнившем клоповнике и никогда бы не сунулся сюда, если бы не одно веское «но».

Человек поднялся и посмотрел на свои ладони. Вязкие комья грязи медленно сползали по коже и с влажным хлюпаньем падали на землю. Плащ и штаны напоминали подстилку для свиней. Ему бы почувствовать холод, брезгливость, отвращение и злость… но вместо этого внутри только легкая досада, безразличие… и привычная боль во всем теле. Дариус скрипнул зубами и нетвердой походкой зашагал вперед.

– Терпимо… пока терпимо, – прохрипел он, мысленно отсчитывая время.

Через час он уже не сможет сдерживать стоны, через два – не удержится на ногах, через три – скорчится в первой попавшейся подворотне и будет вопить, пока какой-нибудь ублюдок не прервет его страдания.

Первым делом следовало снять комнату и привести мысли в порядок. Что-нибудь дешевое и неприметное. Дариус запустил руку во внутренний карман куртки и раз десятый за утро проверил, на месте ли его верный кисет. Кожаный мешочек на перевязи совсем исхудал, а это значило, что времени на решение проблемы почти не осталось.

2.

Не разбирая дороги, Дариус двинулся в глубь города. Бурая жижа под его сапогами противно чавкала, и юстициар постарался сконцентрироваться на этих звуках. Нехитрая медитация хоть как-то отвлекала от страданий. Шаг, еще один, и еще один, и еще… в едином ритме, как бы ни было тяжело.

В лучше времена Дариус мог обратиться к Силе и без особого труда отыскать все, что ему требовалось. Мощь Верховного Судьи давала почти безграничные возможности, что было незаменимо в его профессии. Он мог заглянуть в память любого человека, мог распознать правду и ложь. При помощи Силы он казнил преступников. При помощи Силы он мог разговорить даже мертвецов, хотя настолько радикальные методы дознания с давних пор находились под строжайшим запретом.

Дариус чувствовал ее. Чувствовал, как она бьется в его измученном теле, словно птица в запертой клетке, но не мог дотянуться до источника, как ни старался. Кошмарное чувство. Один из самых выдающихся юстициаров стал слабее бездомного котенка. Предполагал ли он нечто подобное, покидая стены Приората? Конечно же, нет. Никто не может предугадать такое.

Судорога свела бедро так внезапно, что Дариус едва устоял на ногах. Сквозь стиснутые зубы просочился сдавленный стон. Юстициар остановился, пытаясь удержать равновесие. Липкие капельки пота выступили на его болезненно-бледном лбу и покатились по щекам.

– Чего встал, пьянь? Вали с дороги!

Его грубо отпихнули в сторону, впечатав в стену одного из приземистых домиков. От удара в плече вспыхнул настоящий пожар, быстро растекаясь по всему телу. Дариус вскрикнул. В отчаянной попытке удержать равновесие он ухватился за первое, что подвернулось под руку. Пальцы сомкнулись на чем-то шершавом, раздался треск рвущейся ткани…

– Падла, ты ее порвал! – попрошайка выпрямился и мельком взглянул на испорченную рубашку.

Силясь понять, что случилось, Дариус тупо уставился на сжатый в кулаке лоскут грязной тряпки.

– Я… – начал он, но закончить ему не дали.

– Морда! Я научу тебя хорошим манерам!

В лицо юстициара уперлась мозолистая ладонь, толкнула и…

Вспышка!

Худощавый мужчина на фоне непроглядной черноты. Жидкая, неухоженная бороденка, копна кудрявых, засаленных волос до самого подбородка. Морщинистые щеки и лоб покрыты глубокими оспинами, бугристый нос скошен на левый бок, одна из бровей изуродована кривым шрамом. Мозус Доман, сорок восемь лет…

Вспышка!

– Я же говорил, дура ты безмозглая, чтобы не готовила эту бурду из репы! – кулак взял размах и с силой врезался в челюсть женщины.

Ее отбросило на узкую кушетку, волосы разметались по смятой подушке, с губ потекла тонкая струйка крови.

– Прости! Я схожу на базар, достану… не надо! Нет!

– Закрой пасть! – грубая мужская рука взвилась и снова обрушилась на женщину, размозжив нос. – Закрой свою долбанную пасть, потаскуха! Я же тебе говорил… я же говорил…

Кулак поднимался и опускался, словно молот на наковальню. Пронзительные крики сменились хрипами, но кулак все работал и работал, счесывая костяшки пальцев о твердые кости. Пелена пьяного блаженства застилала все вокруг. Дыхание с ревом вырывалось из груди, пульсация сердца отдавалась в висках. А кулак все работал и работал, пока комната не погрузилась в тишину.

– Лизи? Ты чего? – злоба внезапно схлынула. Смущение, растерянность, паника… – Лизи, вставай, ну… Ну прости меня, прости! Я съем твою похлебку из репы, съем, только вставай! Вот, видишь?

Дрожащие, перемазанные кровью пальцы стиснули деревянную ложку. Вкус пресного, пустого бульона ожег язык.

– Видишь? Я ем. Очень вкусно. Только вставай, прошу тебя…

Вспышка!

– Будь хорошим мальчиком и отдай нам все, что у тебя есть. Не заставляй упрашивать.

Ночь. Темная подворотня окутана тусклым светом полной луны. Мужчина жмется к стене, лицо его перекошено страхом.

– Прошу… У меня больная жена… Я купил смесь тертых кореньев и еще кое-что… денег совсем не осталось. Прошу, отпустите…

– Ты спустил все свое жалование на какие-то ростки? – перед бледным лицом холодно блеснуло лезвие ножа. – Что-то не верится. Выворачивай карманы!

– Да врет он, Моз, – доносится откуда-то сзади. – Чего возишься? Кончай его.

– Нет, не надо! У меня ничег…

Голос оборвался, когда клинок бесшумно погрузился в тело мужчины по самую рукоять, вспарывая живот. Короткий вскрик улетел в черное небо. Предсмертные хрипы, глухой шлепок падающего тела.

– Обшарь его и валим отсюда…

Вспышка!

Свет пасмурного утра и гомон улицы накатили на Дариуса вместе с болью. Сила отступила и снова спряталась за прутьями клетки, такая манящая и недосягаемая. Шершавая рука отдернулась от его лица, словно от кипящей кастрюли. Нищий отпрянул. Выпученные от ужаса глаза, казалось, вот-вот выпадут на землю. Мускулы на бескровном лице дергались, губы подрагивали, на замаранных грязью штанах ширилось темное пятно.