Владивосток – единственный из крупных кораблей. Капитан получил за это Георгиевский крест, а потом встал на мостик «Штандарта». За четыре года из кавторангов сделался контр-адмиралом свиты. Храбрый моряк, умный человек – и пустил себе пулю в лоб…

– Из-за чего? – заинтересовался наконец Георгий, почувствовав, что начальник не просто так рассказывает ему эту историю.

– Да разное говорят. Будто бы подоплека самоубийства романтическая. Неразделенная любовь якобы. А иные, более осведомленные, утверждают, что он бахнул в себя из-за эсеров, которые пробрались в экипаж «Штандарта». Там замышлялось цареубийство, а капитан прошляпил.

Вдруг, как молния, в голове Ратманова блеснула догадка:

– А может, партизаны времени вселили в его тело своего активиста? А вы, Служба эвакуации пропавших во времени, узнали это и прикончили баловня судьбы?

Двуреченский посмотрел косо и отстранился:

– Я вас не понимаю.

Затем допил вино, потребовал счет и сказал подчиненным:

– Пора на вокзал!

Команда приехала к поезду и еще долго ждала Джунковского, который пировал на борту «Царя Михаила Федоровича». Пока начальство развлекалось, на дебаркадере собралось больше ста человек охраны. Люди курили, тихо переговаривались – все чувствовали себя уставшими.

Наконец генерал приехал. Махнул рукой – «по вагонам» – и первым полез в купе. Литер «Б» отправился в Кострому кружным путем, через Новки и Нерехту.

4

Днем 18 мая охрана прибыла в Кострому и стала изучать свои посты. Команда номер пять должна была встретить государя у пристани, которую специально к его приезду соорудили у Ипатьевского монастыря. А сами празднования в городе должны были растянуться на целых два дня.

Костромичи устроили кустарно-промышленную выставку, собирались открыть особый Романовский музей и заложить памятник правящему дому. В город прибыло много войск. Тринадцатый лейб-гренадерский Эриванский полк явился в полном составе. Подъехала и сотня Семнадцатого Кизляро-Гребенского полка Терского казачьего войска, поражая горожан кавказскими чекменями и кинжалами. Эти две части считались прямыми потомками старейших русских полков времен Михаила Федоровича и потому заняли столь почетное место.

А пока стража готовилась к новым испытаниям, царь и свита отдыхали. Их флотилия встала на якорь в тридцати верстах ниже Костромы. Джунковский на моторной лодке доплыл до нее и сделал доклад министру внутренних дел Маклакову. После чего «раздавил» с ним бутылку шампанского. Но чуть позже вернулся обратно. Самое волнительное начиналось на следующий день.

19 мая вся древняя Кострома стояла на ушах. В девять утра на реке показалась царская флотилия из восьми вымпелов. Яхта «Межень» под императорским штандартом причалила к монастырю, ее встретили звон колоколов и салют с батареи на Городищенской высоте. Николай Второй сошел на берег в мундире Эриванского полка, принял рапорт губернатора Стремоухова и отправился прямиком к Зеленым воротам Ипатьевской обители.

Там его уже дожидался архиепископ Тихон с братией. Держа список[30] иконы Федоровской Божией Матери, которым инокиня Марфа 300 лет назад благословила на царство своего сына Михаила, пастырь сказал приветственное слово. Царь приложился к родовой иконе, а затем вышел к крестному ходу и добрался с ним до Успенского собора. Осмотрев древности храма, самодержец перешел в Романовские палаты, после чего вернулся на пароход, где позавтракал в кругу семьи.

Отдохнув совсем немного, царская фамилия на той же «Межени» переместилась уже к городской пристани. Там ее приветствовали городской голова и почетный караул расквартированного в Костроме Сто восемьдесят третьего пехотного Пултусского полка.

Все это время команда номер пять буквально сбивалась с ног… А далее еще были Романовский музей и Дворянское собрание с большим концертным отделением. Благородное сословие Костромы не ударило в грязь лицом. Сначала дворянин Красильников торжественно, в царском присутствии, объявил, что в память о посещении жертвует 25 тысяч рублей на учебно-воспитательные цели. А затем общее собрание учредило на те же цели особый капитал в полмиллиона, названный Романовским.

Вечером гости вернулись на яхту, а потом отужинали на пароходе «Царь Михаил Федорович». Присутствовали все особы царской фамилии, включая подъехавшую сестру государыни, великую княгиню Елизавету Федоровну. Их дополнили высшие военные и гражданские чины, представители сословных учреждений, города и земств.

Правда, всего этого Георгий не видел. Его не пустили на пароход. Потому он решил прикорнуть на несколько часов в паршивых номерах, отведенных охране. Ноги гудели от усталости, а в глазах мелькали картины увиденного. И единственной мыслью было уже не возвращение в будущее, а вопрос – когда же эта каторга закончится? Ведь завтра будет еще один день в Костроме. Затем Ярославль, Ростов, Переяславль-Залесский, Сергиев Посад и три дня торжеств в Москве… Господи, дожить бы хотя бы до 301-летия Романовской династии!

И даже поспать попаданцу не давали. Так, на Сусанинской площади разместился оркестр учащихся из Кинешмы, которые раз за разом, по требованию толпы, играли «Боже, Царя храни».

Пытаясь заглушить громкую музыку собственными мыслями, Георгий вспомнил разговор с Двуреченским насчет застрелившегося адмирала. Как уж его? Чагин, кажется. Зачем коллежский секретарь рассказал подчиненному эту историю? А поняв догадку Ратманова, тут же перевел разговор на другое. Подозрительно. Или, услышав от Талызина слова про 37-й год, вообще выбежал из камеры. Для сыщика царского разлива фраза про год Большого террора – пустой звук. Но для подполковника Корнилова, офицера ФСБ и инспектора СЭПвВ, – это уже живая история страны.

Так где же ты, товарищ подполковник? И где золото, обещанное капитану Бурлаку? А Рита! Она не узнает любимого человека и видит только удачливого налетчика Жорку Гимназиста, сделавшегося сыщиком. Эх, жизнь-жестянка… Надо было остаться в своем времени… На этой невеселой ноте агент второго разряда и провалился в тяжелый сон.

5

К 10 утра 20 мая команда номер пять уже рассыпалась по берегу Волги. «Межень» переместилась от Ипатьевской пристани к городской, а царь с семьей и свитой сошел к собравшемуся народу.

Далее коляски поехали вверх, к Успенскому собору. Где уже стояли гимназисты с реалистами[31] и отряды потешных с деревянными ружьями. За ними правильными квадратами выстроились действующие войска. Отслужив молебен, с очередным крестным ходом государь двинулся к месту закладки памятника Дому Романовых. А Ратманов оказался едва ли не ближе всех к церемонии. И увидел то, чего не сумел разглядеть в Нижнем Новгороде, – как закладывались памятники.

Царь заступил на специальный помост, выслушал молебствие и водоосвящение, после чего протодиакон громко зачитал надпись на закладной доске. Затем Государю и ярославскому архиепископу Тихону, кстати, будущему патриарху Московскому и всея Руси, помогли забраться на уже готовый фундамент. Его величеству поднесли на блюде юбилейный рубль. Он опустил его в заранее подготовленную закладную чашу, а следом это сделали и все остальные Романовы. Тихон окропил святой водой доску, накрыл ею чашу с монетами, и рабочие залили все цементом.

Да, еще Булыгин вручил Николаю Второму именной кирпич, тоже окропленный, а строитель памятника – молоток.