две тысячи двадцать третьем году живем в стране, которая является равноправным и процветающим членом мирового сообщества. А вы меня сегодня… сапогом в лицо.

– Не я, а Двуреченский, – поправил партизана охранитель истории. – Но как-то у вас все легко и гладко. Надо только шлепнуть помазанника Божия, и жизнь пойдет на лад. Так ведь не бывает.

– А вы дайте попробовать, и узнаете, бывает или нет. Ибо, если оставить как есть, сами знаете, что ждет Россию. Гражданская война, классовый террор, застенки ВЧК-ОГПУ-НКВД, Соловки, коллективизация с ее Голодомором, ГУЛАГ, страшные войны со множеством жертв. Гонения на все живое, борьба с инакомыслием, нищета населения, гонка ядерных вооружений. Мало?

– Но мои начальники говорят, что историю менять нельзя, – снова напомнил Ратманов. – Есть темы, куда со своими путаными мозгами и гибкой совестью люди лезть не должны. Это как овечка Долли – ее из любопытства создали безбожные ученые и вторглись в область Высшего Разума, который должен быть закрыт от человека. Проникли в Божественный замысел. Подменили собой Создателя.

– Вы про ту овцу, которую клонировали британские ученые?

– Именно! И кто? Люди, которые не могут договориться между собой по куда более мелким вопросам. Все время воюют, грызутся, пихаются за власть и ресурсы, обирают дурачков, развращают себе подобных глупыми теориями… Как таким обормотам вручить ключи от машины времени? Они же передерутся. Такое нагородят, что станет хуже, чем было, а не лучше. Попаданец, скрывающийся под именем Талызина, лишь огорченно покачал головой:

– Какое неверие в человека… Все это в вашу голову вложили ваши начальники, которые сплошь выходцы из КГБ СССР. Они просто консервируют свою власть, давшую им в России столько прав, столько льгот.

Тут вдруг дверь распахнулась, и в камеру влетел Двуреченский в сопровождении ординарца Дули:

– Ну, раскололся? Сказал, кто его послал? А главное – сколько их еще в городе?

– Молчит, – соврал Ратманов.

– Да? Ну я развяжу ему язык.

Коллежский секретарь встал напротив арестованного, покачался на каблуках и заревел страшным голосом:

– Царя убивать?! У нас с такими разговор короткий! Сейчас начнут жечь тебе пятки огнем, сразу разнюнишься!

– Заткнись, дурак, – спокойно ответил ему «Талызин». – Ничего ты мне не сделаешь. Сейчас не тридцать седьмой год, все будет по закону.

Чиновник для поручений замолчал и с криком «Команда, за мной!» выбежал из камеры. Дуля и Ратманов – за ним.

Правда, по пути казак спросил:

– Жоржик, а об чем был у них разговор? Какой такой тридцать седьмой год?

– Наплюй. Не бери в голову, бери метром ниже.

– Каким метром?

– Ну в смысле аршином.

– А, теперь понял, – осклабился гигант. – И то правда. Викентий Саввич говорит, что думать мне противопоказано, голова начинает чесаться…

Глава 12. Копытный нож и деньги жандарма

1

По уму, конечно, следовало вернуться, вновь уединиться с «Талызиным» и, зацепившись за единственного, кто гарантированно знал о будущем, попробовать выяснить, как попаданцу отправиться домой! Не столь важно уже, в роли члена СЭПвВ – службы, которая его, по сути, кинула, или группы анархистов времени, которые с этой службой боролись. Однако перевесили природная порядочность и профессионализм. Ведь о грызне различных группировок и спецслужб времени Ратманов-Бурлак знал лишь понаслышке. А работа в полиции, неважно – будущего или прошлого, – была его настоящим призванием! И он нес ответственность за конкретных людей и перед конкретными людьми, вместе с которыми рисковал, лез под пули и потом получал по шапке от начальства…

Потому команда номер пять примчалась на Благовещенскую площадь в полном составе. И даже успела застать самое окончание торжеств, пристроившись около памятника Александру Второму, откуда открывался наиболее выигрышный вид.

Мимо бодрым шагом прочесали парадные ряды стоящей в Нижнем Новгороде Десятой пехотной дивизии: Тридцать седьмого Екатеринбургского и Тридцать восьмого Тобольского полков, а также Десятой артиллерийской бригады – эти шли хуже всех. Последними отстучали сапогами кадеты Аракчеевского корпуса. К тому времени в основание будущего памятника Минину и Пожарскому августейшими руками уже был заложен первый кирпич. А когда государь принял парад, можно было и расходиться.

О задержании подозрительного лица с двумя пистолетами уже было доложено на самый верх. Потому обратно в Кремль император с семейством не пошли пешком, а доехали в колясках. На ближайшие полтора часа они остановились в губернаторском дворце, где и позавтракали в семейном кругу.

А Двуреченский и его люди отправились в ресторан «Большой Московской гостиницы», где также перекусили, некоторые весьма плотно.

– Пока все идет хорошо, – констатировал коллежский секретарь, запивая приличный кусок яичницы чаем с молоком.

– Ну если не считать предотвращенного покушения на государя императора, – съязвил Георгий.

Но Двуреченского это не смутило:

– Вот именно, что предотвращенного! Как я и говорил, не бывать у нас промаху, как в случае с несчастным королем эллинов…

– Это которому башку проломили? – осведомился Дуля, он же Лакомкин.

– Уф, как некрасиво, Дормидонт. Не башку, а спину. Два месяца назад греческий король Георг, августейший брат вдовствующей императрицы Марии Федоровны, отправился гулять по Салоникам с одним лишь адъютантом. И получил от террориста пулю в спину.

Ратманов тоже что-то припоминал, но не из свежих знаний, а исторических книжек, какие во множестве перечитал в будущем. И снова подумав о XXI веке, решил все же закрыть гештальт с «Талызиным»:

– Викентий Саввич!

– Да, мой дорогой. – Чиновник пребывал в отличном расположении духа.

– Нельзя ли мне отлучиться?

– Надолго ли?

– Никак нет! Буквально на пару часов.

– Это зачем же?

– По личному делу, – почти не соврал попаданец. Но не говорить же в самом деле, что ему нужно дорасколоть одного партизана времени?!

Двуреченский нахмурился:

– Когда вы только успе…

– …Вы же знаете, – перебил Георгий. – Я родом из этих мест, окончил нижегородскую гимназию и вот хочу навестить одного старого товарища…

Двуреченский отчего-то мялся, с громким звуком железного ножа по фарфоровой тарелке принявшись делить на части яичницу.

– Так что?

Но дообсудить личный вопрос им так и не дали. Потому что в ресторан ворвался запыхавшийся помощник пристава.

– Здравия желаю, ваше благородие! – обратился он к коллежскому секретарю.

– И вам не хворать. Что стряслось? Нижегородский полицейский подлетел к Двуреченскому и что-то быстро нашептал ему в ухо. После чего Викентий Саввич вздохнул, утер рот салфеткой и встал.

– Что? – спросили хором Ратманов, Монахов и Лакомкин.

– Задержанный Талызин наложил на себя руки, – задумчиво изрек Двуреченский и пристально посмотрел на Георгия.

У Ратманова внутри аж все похолодело, но он взял в руки уже себя.

– Это дело нижегородских коллег. – Чиновник для поручений как будто предостерегал Георгия от бессмысленных действий. – А мы отправляемся дальше. Служба не ждет. И да, к огромному разочарованию, отпустить вас к однокурснику по гимназии я не смогу…

2

В губернаторском дворце царь с царицей разделились. Александра Федоровна приняла инокинь женских монастырей, воспитанниц Мариинского института благородных девиц и жен начальственного состава. Тогда как Николай Александрович первым делом удостоил аудиенции выборных от нижегородского духовенства. Вторыми были высшие военные чины. А затем депутации пошли