– Что у вас? Кто это?

– Вот. – Георгий протянул начальнику пистолеты. – Полез в арку, когда царь в ней показался. Я его тормознул, а Монахов помог, сцапал его сзади.

– Документы смотрели? – Викентий Саввич, весь на нервах, вырвал из рук Монахова паспорт. – Опля! У него и пропуск есть, вложен в паспортную книжку. Личный почетный гражданин Талызин Иван Калинович, прописан во Второй Кремлевской части, православный, холост.

После чего без лишних разговоров заехал «почетному гражданину» сапогом по лицу:

– Что ж ты, Иван Калинович, на встречу с его величеством с двумя стволами пришел? Отвечать!

Тут подбежал и Дуля, оторвал пленника от асфальта, поставил перед собой и занес колоссальных размеров кулак прямо перед его лицом. Но ударить не успел – откуда-то выскочил полковник Глобачев и рявкнул:

– Коллежский секретарь! Оттащите своих опричников. Арестованный поступает в распоряжение губернского жандармского управления, а мы руководствуемся законом!

– Вот потому и просрали революцию, что руководствовались законом, – вдруг буркнул себе под нос чиновник для поручений…

– Что-что?

– Это я так, господин полковник… Как пишут в пьесах, реплика в сторону. Однако вы мне приказывать не имеете права, мое начальство – барон фон Штемпель. Соблаговолите согласовать этот вопрос с ним. И вообще, там памятник закладывают, скоро войска пойдут парадом. Пора вернуться к государю.

– Действительно, – спохватился жандарм. – Идемте скорее. Вечером разберемся, чей это пленник. – И бегом припустил на площадь, придерживая шашку на ходу.

После чего Двуреченский приказал уже своим:

– Отведите его в полицию и посадите покуда в камеру временного содержания. После чего дуйте к Государственному банку, встаньте там на выходе… Дуля, за мной!

– Есть!

Ратманов и Монахов в обход толпы потащили «земца» на Варварку, в городское управление полиции. Тот попытался было вырваться и скрыться в гуще зевак, но охранники были настороже…

В полиции дежурный помощник пристава сразу узнал задержанного:

– Талызина доставили? Знакомая нам личность. Торгует столовым бельем на углу Осыпной улицы. Беспокойный и не монархического образа мыслей.

– Что же вы ему билет тогда выдали? – Ратманов протянул бумаги полицейскому.

– Батюшки святы… Не могу знать. Ну-ка… Да он не настоящий! В смысле настоящий, но фамилия владельца вытравлена хлоркой, видите? И вписана сверху фамилия этого вот Талызина.

Георгий всмотрелся: действительно, похоже на то.

И обратился к дежурному:

– Посадите его пока под арест, вечером начальники разберутся, что с ним дальше делать. У нас хлопот полон рот, здесь визит в полном разгаре, а вечером мы уплывем в Кострому. Ваш Глобачев рвется поработать с Иваном Калиновичем. По закону.

– Запру, будьте уверены, – кивнул помощник пристава.

– А сейчас дайте-ка мне с ним поговорить с глазу на глаз. Вдруг да скажет важное, пока не пришел в себя…

Так попаданец уединился с арестованным и имел с ним весьма занимательную беседу. Едва они остались вдвоем, злоумышленник стал ругаться:

– Зря, зря вы помешали благому делу!

– Убить государя-порфироносца, по-вашему, благое дело?

– К чертям таких порфироносцев! За «Кровавое воскресенье», за Ленский расстрел его надо на виселицу. Да и не порфироносец ваш Николашка, поскольку родился, когда его папаша еще не короновался.

Георгий внимательно разглядывал торговца столовым бельем. Он просто недоволен самодержавием или партизан-ландаутист, пытающийся изменить ход истории? И потому решился на проверку.

– А ловко я вас, согласитесь, – начал он. – Думали, в толпе не заметят? Мы, охрана, все замечаем.

Талызин, или кто он там на самом деле, молча слушал собеседника. А тот продолжил:

– Да, тяжелая у нас служба. Ох, рано встает охрана… На лице арестованного дернулся мускул. Ага, клюет! И Ратманов уже запел, отчаянно фальшивя, песенку из мультфильма «Бременские музыканты»:

– Если рядом воробей, Мы готовим пушку.

Если муха – муху бей!..

Но потом песню оборвал и спросил:

– Как уж там дальше?

На что пленник шепотом добавил:

– Взять ее на мушку…

– Вот и выяснили, что мы с вами из одного времени. Оба ландаунутые, оба из будущего. Только вы – партизан, а я караульщик истории…

– Зачем же вы мне помешали? – осерчал партизан, морщась и потирая сломанную переносицу. – Вам нравится то, что сейчас творится в России?

– Сейчас – это в две тысячи двадцать третьем? – уточнил караульщик.

– А хоть бы и так. Коррупция, олигархи, повсюду спецслужбы…

– Мои начальники говорят, что историю менять нельзя, – осторожно возразил Ратманов. – Так можно далеко зайти. Последствия окажутся непредсказуемыми. Если всякий желающий захочет переписать прошлое, что же тогда ждет нас в настоящем?

– Демократия, вот что!

– Это с какого лешего? – начал заводиться Георгий.

– Слушайте и думайте. Если бы сейчас я убил Николая Второго, что бы случилось? С престола пропал бы слабый, злопамятный и не очень умный самодержец. Подкаблучник жены-немки и жертва манипуляций Распутина. Цесаревич Алексей еще ребенок, поэтому до достижения им совершеннолетия назначили бы регента, младшего брата сгинувшего государя, великого князя Михаила Александровича. У него амбиций самодержца нет. Вдову Алиску сразу на помойку, подальше от государственных дел. Гришку Распутина – в Сибирь, в родную деревню безвылазно. И что бы тогда началось?

– Что? – раздраженно спросил Жора. – Благоухание свободы? Самодержавие никуда бы не делось от перемены личностей.

– А вот и не так! Регент не стал бы отталкивать от себя все здоровые силы, как это делает его старший брат. Он сумел бы договориться с обществом. Правительство народного доверия, которого так и не добилась Государственная Дума от Николашки, стало бы при нем реальностью. Союз власти и общества, а не конфликт. Ведь скоро война! Если нет Николашки с его дурой-женой, нет Распутина, нет чехарды министров, нет негодяев во власти навроде Хвостова и Протопопова… Нет разрыва между Двором и воюющей армией. Нет заговора генералов. Земство, власть, Дума и армия действуют воедино…

Георгий хотел что-то вставить. Но оратор разошелся не на шутку и продолжил:

– Тогда и хлебного бунта в Петрограде в феврале семнадцатого тоже нет! Или его быстро гасят и воюют дальше. Понимаете? Россию не выгоняют из стана держав-победительниц. Война заканчивается победой, после которой окрепшая либеральная общественность требует демократических реформ. А именно конституционной монархии. Михаил Александрович умнее своего старшего брата, он не так властолюбив и согласится…

– А наследник? – перебили оратора.

– Он болен гемофилией и скоро так и так умрет. На престол взойдет Михаил Второй. Вспомните его женитьбу на любимой женщине госпоже Вульферт вопреки воле государя и законам. Любовь ему важнее трона! Потому он охотно уступит реальную власть, оставив себе лишь формальную, по принципу английской монархии. И тогда перед Россией открываются головокружительные перспективы!

– Ну что ж, давайте с этого места поподробнее…

– Мы победили в войне! У нас союзники – демократические Франция и Америка. Выборы в Учредительное собрание честнее не бывают. Приличные, человеческие партии в них участвуют на равных и борются за голоса избирателей, как и полагается. Большевиков – к ногтю! Ленина и Троцкого со всей их бандой упырей, рвущихся к власти любой ценой, – в Сибирь. Уяснили? И мы с вами в