Шрифт:
Закладка:
Ее слова льдинками повисли в опустившейся на дом тишине.
– Но если я так решу… Я подведу папу. Обесценю все, что он сделал для меня. Я просто не знаю, что мне делать. Ты, Сирша, счастлива рядом с сестрой, ты, Клио, – с Ником. Счастье Риан – в мелочах, в простой и тихой жизни. А что делать мне, если мое личное счастье противоречит счастью отца, самого близкого мне человека?
Сирша кусала губы, не зная, чем утешить Саманью. Клио положила свою руку на ладонь жрицы – если не успокоить, то хотя бы поделиться своим теплом. Порывистая Рианнон сорвалась с места, чтобы обнять подругу. Удивительно, но лицо той разгладилось, на нем появилось нечто сродни умиротворению. Пусть временному, но все же. Может, дар рассветной ведьмы позволял Рианнон воздействовать не только на лошадей?
Они еще долго сидели, находя успокоение в обществе друг друга, и ни слова не говоря. Потому что ответы на некоторые вопросы может дать лишь сама жизнь.
Глава 27
Первородная ведьма полуночи
Бадо́ хмуро смотрела на Делля, который насвистывал что-то себе под нос. Заметив ее взгляд, скальд осекся, но плечи в голову, как в их первые встречи, вжимать не стал. И не смотрел испуганно оленьими глазами. Похоже, Лелль успел освоиться в мире теней. И то ли поверил, что ничего плохого с ним не случится, то ли решил, что хуже уже быть не может.
Это он зря…
«Только дай мне повод, и я сверну тебе шею, как пасхальному кролику».
Почему пасхальному и почему именно кролику, Бадо́ сама не знала. Да и отдавала себе отчет, что такой поступок неразумен – особенно теперь, когда они вплотную подобрались к концу ее истории. Ее будущей легенды. Но голова болела так, что глаза грозились выпасть из орбит, будто что-то выдавливало их из черепа. Усмирить боль и отключить чувства не получалось, поскольку они были последствиями полуночных чар, а их источник – проклятый источник! – находился у нее внутри.
Как-никак, в одном хрупком… хорошо, не очень хрупком, но изящном теле Ткача Кошмаров находились сразу три личности. Две из них были недоразвиты, словно недоношенные младенцы – или крохотное дитя в материнской утробе. Но благодаря крепко переплетенным друг с другом каналам и их устойчивой колдовской связи, подкрепленной еще и родственными узами, Маха и Немайн ожидаемо получили доступ ко всем воспоминаниям Бадо́.
И – проклятье – научились говорить. Или, если быть точным, думать и выражать свои мысли ее внутренним голосом.
Колдовской резерв в Бадо́ после создания Триумвирата увеличился почти втрое – за счет душ (или их подобия) Махи и Немайн. А сама Ткач Кошмаров как сосуд полуночной силы стала втрое улучшенной версией себя прежней.
Осталось только доверху наполнить сосуд… Что ж, на роль подпитки прекрасно подходили души, которыми полнился мир терей.
Чем больше силы вбирала в себя Бадо́, тем разговорчивее становились Мертвые Дочери. Маха оказалась любопытна, как кошка. Тянулась ко всему странному, неизведанному, без устали вопрошая: «А что значит веретничество?» «А на что похожа Пропасть?» «А кто такие фэйри?»
Как познающий мир ребенок, у которого накопилось множество вопросов к взрослым. Однако Бадо́ не обманывалась: она чувствовала в Махе ту же тягу к разрушению, которая жила в Немайн.
Последняя же настолько осмелела или разозлилась на мать за то, что поглотила ее и лишила собственной личности, что решила… взять тело Бадо́ под контроль. Разумеется, у Немайн ничего не вышло. Однако ее попытки причиняли неудобство, ведь приходилось погашать чужую силу, подавлять чужое вмешательство. А вечные вопросы Махи рождали одуряющую головную боль.
В этом неустанном шуме, с постоянным ощущением давления Бадо́ теперь встречала каждый новый день. Или ночь, что в мире теней, в общем-то, совершенно одинаково.
Вот отчего непринужденное, расслабленное поведение Лелля сейчас так сильно ее раздражало.
«Убей его», – потребовала Немайн.
Пусть сознание Бадо́ расщепилось на три неравноценные личности, главной в тандеме, что назывался Триумвиратом, была именно она. Ткач Кошмаров отыскала сознание Немайн и воздействовала на него, отрезая от собственного, подавляя, запирая в темных уголках разума, будто провинившееся дитя – в пыльном чулане. Личность Мертвой Дочери Бадо́ теперь не вытравит, но наказать сможет.
Немайн злобно, протестующе рыкнула. Поняв, что фокус не удался, тоненько заскулила.
«Не смей командовать мною, поняла?»
Подозрительно сощурившись, Бадо́ прислушалась к себе, чтобы отыскать в собственном разуме следы Махи. Сомкнула веки, растворяясь в охвативших Мертвую Дочь эмоциях и ощущениях, чтобы лучше прочувствовать ее.
Обнаруженное Бадо́ не удивило. Сумей Маха получить контроль над телом матери, она принюхалась бы к Леллю, к его волосам и коже – такой интерес вызывал в ней скальд. А удовлетворив любопытство, вонзила бы зубы в его плоть и высосала бы всю его рассветную силу до последней капли. Махе очень хотелось понять, какова эта сила на вкус.
Бадо́ покачала головой, массируя виски, в которых пульсировала боль.
За ними обеими глаз да глаз нужен.
– Все в порядке? – спросил Лелль.
Почудилось, даже с некой долей тревоги.
– О, не волнуйся, мой мальчик, – нежно проговорила Ткач Кошмаров.
Приблизившись к скальду, словно прекрасный черный лебедь, провела ладонью по его щеке. Лелль вздрогнул.
Улыбнувшись своим мыслям, Бадо́ вкрадчиво спросила:
– Боишься меня?
Он мог бы соврать. Мог отчаянно цепляться за напускную храбрость в глупой попытке заработать себе ее уважение. Выглядеть в ее глазах этаким несокрушимым героем в обличье некрасивого паренька.
Но Лелль честно признался:
– Боюсь.
– Вот и правильно. Тебе стоит бояться.
И не только ему.
– Но…
– Что?
– Чтобы вы ни вознамерились делать со мной… – Лелль замялся. – Я надеюсь, что услышу вашу историю целиком.
Бадо́ хрипло рассмеялась.
– Сноходица Бадо́ Катха и полуночная магия. Вот что тебя интересует.
Скальд с усилием кивнул.
– Что ж, не буду томить. К тому же это последнее, что тебе предстоит от меня услышать.
Лелль заметно напрягся, но Бадо́ не спешила его успокаивать. Скальда все еще сковывали невидимые паутинные путы, не позволяющие ему вернуться в мир живых, а Ткач Кошмаров все еще помнила, сколь сладок человеческий страх на вкус.
Она прошла к трону
