И тогда в тишине раздался голос Алкесты:

– Я готова умереть вместо мужа.

Адмет запротестовал, но было поздно: вершительницы судеб услышали слова его жены. Нить, которую они пряли для Адмета, стала прочнее и толще, а нить Алкесты начала истончаться, как истончается шерстяное волокно перед тем, как оборваться под пальцами пряхи.

Но даже на пороге смерти Алкеста постаралась защитить тех, кого оставляла за этим порогом. Вымывшись и одевшись в самое лучшее, она отправилась к дворцовому очагу, чтобы поднести зерно Гестии, покровительнице семьи и дома.

– Позаботься за меня о моем муже, богиня, – попросила она, – и присмотри за моими детьми, родившимися в этой семье и всегда почитавшими тебя. Дай им мачеху, которая не будет их обижать!

После этого она сделала подношения и помолилась у всех остальных алтарей в доме. В конце концов, когда пальцы, которые раньше так проворно пропускали челнок между нитями основы на ткацком станке, уже не смогли держать дары для богов, Алкеста улеглась в постель и приготовилась умирать.

Но если богам будет угодно, возможны самые неожиданные повороты. На следующий день, когда тело Алкесты уже готовили к погребению, во дворец пришел Геракл и попросился на ночлег. Адмет, не желая отказывать другу и вместе с тем не считая нужным обременять его своим горем, принял его как дорогого гостя и запретил слугам упоминать о смерти Алкесты. Сам Адмет, извинившись, от ужина отказался, но приказал принести Гераклу самые лучшие яства и вино.

Геракл, не изменяя себе, ел за четверых и пил как бездонная бочка. Только на следующее утро он узнал от не сумевшей сдержать слез служанки, что Алкесты больше нет.

Он ринулся на кладбище, нашел свежую могилу Алкесты и спрятался за растущим около нее деревом. Вскоре пришла Смерть, скалясь довольной ухмылкой. Из могилы навстречу ей поднялась прозрачная тень с покорно опущенной головой.

И тут Геракл выскочил из своего укрытия, обхватил Смерть руками и повалил на землю. Долго катались они рядом с могилой, одинаково решительно настроенные побороть противника и забрать Алкесту. То Смерть сжимала горло Геракла костлявыми пальцами, то Геракл, вывернувшись, заламывал Смерти руки за спину. То Смерть припечатывала ногой грудь Геракла, то Геракл хватал Смерть за лодыжку и снова бросал оземь.

Наконец Смерть начала задыхаться и, признав поражение, поковыляла прочь. Тень, все это время с волнением следившая за борьбой, стала обрастать плотью. К тому времени, как Геракл довел ее до дворца, она была уже почти прежней Алкестой.

Но когда Геракл объявил Адмету счастливую весть, Алкеста даже рта не раскрыла. Владыки подземного царства так просто своих обитателей не отпускают, а если и соглашаются отпустить, то на особых условиях, соблюдать которые нужно неукоснительно. Алкесте они повелели не проронить ни слова до заката третьего дня своей новой жизни. Поэтому свою радость она продемонстрировала улыбками и объятиями.

{71}

Пояс Ипполиты и коровы Гериона

– Следующее задание ждет тебя на востоке, в диких краях на берегу Черного моря, – сообщил Эврисфей Гераклу. – Если верить моим географам, там, где бурлящая река Фермодонт впадает в море, ты найдешь племя свирепых воительниц, называющих себя амазонками. Это чудовищные создания, с головы до пят покрытые странными рисунками, которые не скрывает их скудная одежда. Говорят, еще в младенчестве матери отщипывают им правую грудь, чтобы удобнее было натягивать тетиву, когда они вырастут. И еще они люто ненавидят всех мужчин! Царица этих фурий, Ипполита, носит золотой боевой пояс, подаренный Аресом. Привези этот пояс для моей дочери, она желает украсить им свои наряды.

И Геракл с отрядом товарищей отправился в путь. Они пересекли Эгейское море, потом Геллеспонт, в который когда-то упала со спины золоторунного барана Гелла, а потом и Босфор, который перебежала вброд прародительница Геракла Ио, когда еще была коровой. Держась как можно ближе к южному побережью Черного моря, они дошли до устья Фермодонта, откуда уже рукой было подать до Фемискиры, города амазонок.

Геракл сошел на берег один и, держа в руке жезл глашатая, приглашающий к переговорам, приблизился к страже у ворот. Когда стражницы обнажили мечи, Геракл постарался объясниться поскорее:

– Я иду один, и я иду с миром, как свидетельствует мой жезл. Вы можете одолеть меня в любой миг, если захотите. Но я прошу вас, отведите меня к своей царице. Когда она меня выслушает, можете делать со мной, что пожелаете.

Ипполиту незнакомец в львиной шкуре заинтриговал. Она внимательно выслушала его просьбу и рассказ обо всем, что к этой просьбе привело.

– Возьми, Геракл, – проговорила она, расстегивая тяжелый пояс. – Боги жестоки, особенно к тем, кому суждено затмить других. Удачи!

Гера, глядя на это, едва не лопнула от злости! Даже если загнать Геракла на край света (а Гера в последние месяцы постоянно проникала в мысли Эврисфея, внушая ему намерение отправлять Геракла как можно дальше), он все равно умудряется выйти победителем, причем самым неожиданным образом. Приняв облик амазонки, Гера возникла перед группой женщин, собравшихся у дворца.

– Геракл собирается похитить Ипполиту и сделать ее своей наложницей, чтобы она рожала ему детей! – завопила она.

Амазонки мгновенно привели в исполнение тщательно отработанный план защиты своей повелительницы: четким муравьиным строем они промаршировали во дворец, воинственные и целеустремленные. Геракл, услышав их поступь, решил, что его загнали в ловушку, и, недолго думая, задушил Ипполиту – даже ей, самой сильной из женщин, не удалось вырваться из его железной хватки.

Увидев, что наделал Геракл, обезумевшие от горя и ярости амазонки подняли крик, и остававшиеся на берегу товарищи героя прибежали на подмогу. Вскоре улицы Фемискиры были усеяны телами павших – и мужскими, и женскими. Геракл с боем прорвался к выходу из дворца, собрал уцелевших спутников и поспешил прочь. Через несколько недель он уже снова был в Микенах. В пути боги сообщили ему, что Ипполита ничего против него не замышляла, – теперь он скорбел о ее напрасной гибели и горько рыдал из-за того, что оказался в ней повинен.

– На этот раз отправляйся на запад, – велел Эврисфей, пока его тщедушная дочь пыталась удержать на своих тощих бедрах широкий массивный пояс. – Приведи мне коров Гериона с туманного острова Эрифия, где он их пасет.

Герион был смертным сыном нимфы Каллирои и Хрисаора, сына Медузы и Посейдона. Он ошеломил всех своим видом в первые же мгновения жизни: выше пояса у него росло сразу три торса, каждый с двумя руками и одной головой, а ниже пояса все это опиралось на шесть ног.

Шкура коров Гериона была покрыта красными пятнами от закатных лучей колесницы Гелиоса, которая пролетала над островом каждый вечер, приближаясь к западному рукаву Океана. Присматривал за коровами грозный исполин Эвритион, которому помогал двухголовый пес Орфр – брат Цербера.

Дорога у Геракла вышла долгой и трудной. Не единожды пришлось сражаться с неведомыми чудовищами, не единожды сбивался он с пути в чужих краях. Так, блуждая по Северной Ливии, он дошел до мыса, почти соприкасавшегося с южной оконечностью Испании. Осознав, что до него так далеко на запад еще не забредал никто из смертных, Геракл воздвиг там два столба – по одному с каждой стороны пролива, чтобы оставить память о себе. А потом двинулся дальше – пока наконец, отчаявшийся, изнуренный, закипающий на этой раскаленной сковороде, зовущейся Ливией, не вытащил из колчана стрелу и не пустил ее в Гелиоса, который как раз над ним пролетал. Стрела Гелиосу была нипочем, но он сжалился над Гераклом и одолжил ему золотую чашу, в которой они с конями каждую ночь плыли по Океану домой. Теперь Геракл качался на волнах, течения несли его на запад вместе с диковинными созданиями, которые глазели на него из воды. Над головой тащились уставшие за ночь созвездия, мечтающие только о том, чтобы доползти до кровати. Наконец Геракл добрался до острова Эрифия, где царили вечные сумерки и прохлада.

Узнав о прибытии Геракла, Герион застегнул бронзовый панцирь на каждом из трех