А потом подруга Алкмены Галантида, проходя в спальню с кувшином воды, увидела сидящую в углу со скрещенными руками, ногами и пальцами Илифию. Она сразу поняла, почему Алкмена не может разродиться, и догадалась, как ее спасти. Заскочив в спальню всего на один миг, чтобы поставить кувшин, она тотчас выбежала в коридор с торжествующим криком: «Радуйтесь! Алкмена родила двух здоровых близнецов!»

Илифия, озадаченная тем, что ее волшебство почему-то не сработало, вскочила на ноги, невольно разрушив все скрещенья. Геракл с братом Ификлом вылетели из чрева как пробки. Алкмена, изнуренная, но счастливая, провалилась в глубокий сон.

Долго выяснять, кто же обвел ее вокруг пальца, Илифии не пришлось. Она превратила Галантиду в ласку и навеки прокляла всех остальных ласок, обрекая их зачинать через ухо, а рожать через рот. Но другая покровительница рожениц – Геката – восхитилась смелым поступком Галантиды, и, хотя снять проклятие Илифии она не могла, в ее власти было оказать Галантиде честь, сделав ласку своей священной спутницей.

Итак, Геракл все-таки появился на свет, однако Гера, не дожидаясь, пока он доживет до следующего утра, уже вновь строила козни. Призвав к себе двух змей, она отправила их в колыбель, где спали близнецы. Змеи проскользнули в спальню Алкмены, не замеченные ни самой спящей матерью, ни повитухой, ни слугами. Лишь Геракл услышал шелест чешуек по каменным плитам пола и проснулся. Как только змеи подняли головы над бортиком колыбели, он схватил их крошечными ручонками за шеи и крепко стиснул кулаки.

Змеи, однако, так просто сдаваться не собирались – они забились, раскачивая колыбель. Ификл, проснувшись, заревел, разбудил плачем слуг, и они заголосили тоже. Алкмена вскочила, кинулась к сыновьям, в панике позабыв, что не одета. Еще миг спустя в спальню ворвался Амфитрион, потрясая мечом. Но схватка уже закончилась, не оставив ни малейшего сомнения, кто из младенцев сын царя, а кто – сын Зевса. Один заливался слезами от страха, другой заливался радостным смехом, потрясая двумя задушенными змеями.

Зевс улыбнулся, довольный своим Гераклом. И все же, подумал он, сыну не помешает впитать еще немного божественности – чтобы уж наверняка. Он позвал Гермеса и изложил свой замысел. Теперь в улыбке расплылся и Гермес.

Проскользнув во дворец Амфитриона через замочную скважину, Гермес подхватил Геракла на руки и полетел на Олимп. Там он незаметно – так незаметно, как умел только он один, – пробрался в покои Геры, где она спала на шелковых простынях. Хитон сбился, обнажив одну грудь. Гермес осторожно приложил к ней Геракла, и тот принялся сосать. Гера, конечно, проснулась и в ужасе оттолкнула младенца, но молоко ее брызнуло на все небо, создав Млечный Путь.

Хохоча над этой сценой (которую он потом подробно описывал другим богам), Гермес понес Геракла обратно. Алкмена так и не узнала о том, какое приключение пережил ее сын, но божественное молоко сделало свое дело: теперь Гераклу не было равных не только среди обычных людей, но и среди героев.

{65}

Геракл убивает свою семью

Амфитрион прилежно растил Геракла и Ификла, нанимая наставников, чтобы те обучали их всему тому, что должен уметь мужчина из благородного дома.

С Гераклом, однако, учителям приходилось нелегко – нет, схватывал-то он быстро, но и вспыхивал мгновенно. Учитель музыки, Лин, убедился в этом самым печальным образом. Однажды, когда он ударил Геракла за то, что тот слишком грубо перебирал струны лиры, Геракл, вспылив, до смерти забил его скамьей, на которой сидел. Но когда его обвинили в убийстве, он ловко напомнил о праве отвечать ударом на удар, которое когда-то провозгласил Радамант, и был оправдан.

В конце концов Амфитрион, сытый по горло всеми этими выходками, отправил Геракла на окраину города пасти стада. Там он и рос до юношеских лет, превращаясь в атлета, с которым никто не мог тягаться ни в силе, ни в ловкости. Когда ему исполнилось восемнадцать, на стада Амфитриона и правителя соседнего царства, Феспия, повадился нападать огромный лев. Каждую ночь этот лев спускался с горы Киферон и задирал кого-то из коров – пока Геракл не выследил его и не прикончил.

В тот же день Геракл явился к Феспию с известием, что стадам больше ничего не грозит. Царю, у которого было пятьдесят дочерей, хватило одного взгляда на мускулистого юношу, чтобы придумать хитрый план, как обеспечить себе героическое потомство. Напоив гостя так, что тот едва стоял на ногах, Феспий отвел его в одну из дворцовых спален. А потом втолкнул туда же первую из своих дочерей. Когда Геракл закончил заниматься с ней любовью, она выскользнула из комнаты, но уже через миг туда прокралась вторая сестра и юркнула к нему в постель.

Так продолжалось всю ночь, пока на ложе Геракла не перебывали по очереди все сестры. Проснувшись поутру с гудящей от похмелья головой и смутными воспоминаниями о ночных забавах, он со смехом рассказал Феспию о том, какая неутомимая рабыня-наложница ему досталась. Феспий тоже посмеялся, но потом все же открыл ему правду. Девять месяцев спустя царская семья пополнилась целой армией маленьких силачей.

Немного погодя Геракл поучаствовал в сражении на стороне фиванского царя Креонта и в благодарность получил руку его дочери Мегары. Брак был счастливым: жена родила Гераклу еще восемь сыновей.

Все это время Гера не напоминала о себе, но нет, она не забыла о Геракле. Она просто выжидала, понимая, что сможет ранить его больнее, когда ему будет что терять. Теперь она решила, что время пришло, и приказала богине безумия Лиссе помрачить Гераклу рассудок. Лисса упиралась, не желая туманить разум ни в чем не повинному человеку, но Гера была непреклонна и обладала большей властью.

Геракл стоял во дворе своего дома с Мегарой, Амфитрионом и сыновьями, совершая обряд жертвоприношения Зевсу. Они как раз пустили по кругу корзину с зерном – первое, еще бескровное подношение в любой череде жертв, и тут на них обрушилась Лисса. Вскоре яд ее проклятия уже растекался по венам Геракла. Он выпучил глаза, налившиеся кровью и пульсирующие, словно вулкан, из которого вот-вот хлынет смертоносный поток. В уголках рта собралась пена, жилы на шее вздулись. Поначалу он еще боролся с бешенством, тяжело дыша и ревя как бык, но яд Лиссы неумолимо делал свое дело, превращая сердце Геракла в камень, а мысли направляя на осуществление чудовищного замысла.

Одного за другим он хватал сыновей и закалывал припасенным для обряда жертвенным ножом, заливая их кровью мраморные плиты двора. «Отец! – успел крикнуть один. – Что ты делаешь?» «Папа, не режь меня!» – умолял другой. Но Геракл смотрел на них без тени жалости, не узнавая своих детей.

Убив их всех, он кинулся на Мегару, за подолом которой прятался самый младший. А когда и мать упала замертво рядом с детьми, Геракл занес руку с ножом над Амфитрионом, трясущимся в углу от страха. Этого уже не вынесла Афина, которая наблюдала трагедию с самого начала, но не дерзнула вмешиваться, зная, что уготовано ее брату вершительницами судьбы. Она кинула в безумца камнем, и он без сознания рухнул на мрамор. Слуги, все это время прятавшиеся в доме, выбежали и заковали хозяина в крепкие цепи.

Когда Геракл очнулся, Лиссы не было и в помине, туман в голове сменился едким дымом черного горя. Единственное, чем ему оставалось хоть как-то утешаться, – жена и сыновья успели приобщиться к таинствам Деметры в Элевсине. Так что, если Деметра не обманывает, после смерти его родных ждут сплошные гуляния, музыка и пляски на залитых солнцем лугах.

Самого Геракла ждало впереди одно сплошное отчаяние. Но в конце концов он заставил себя отправиться в Дельфы, чтобы спросить совета у Аполлона.

{66}

Немейский лев и Лернейская гидра

Аполлон объяснил Гераклу, что ему придется искупить убийство жены и детей. Как именно искупить – будет