– Сейчас я просто выживаю, – признался Бакстер. – Наслаждаться жизнью – следующий этап. Я над этим работаю.

– А что, есть какой-то план?

– Нет. Просто… не все сразу.

Альма взяла бутылку и наполнила его бокал.

– Прости, по-моему, одно другому не мешает.

– Что ты имеешь в виду? – Он сделал большой глоток.

– У Мии очень развита… интуиция. Правильно же сказала? Sí, интуиция. Малышка чутко чувствует твое настроение, твою подавленность. Только пожалуйста, не говори ей, что я тебе рассказала… но она поделилась, что до сих пор помнит, как ты плакал в своем кабинете после смерти Софии.

Бакстер тоже помнил. Скрип дверных петель. Мия стоит на пороге и смотрит, как отец, ее последняя опора и надежда в жизни, валяется на полу в слезах. Он думал – или по крайней мере надеялся, – что дочка не помнит этого его проявления слабости. Эпохальный провал. В последовавшие годы он мастерски скрывал от нее свое состояние, переживая горе в себе, тем не менее вред Мии он уже нанес. Дочь знала, что смерть Софии подкосила отца бесповоротно.

Альма продолжила:

– У меня сложилось впечатление, что вы оба сейчас переживаете непростые времена.

– Ты о чем?

Она постучала пальцами по подлокотнику.

– Ты, наверное, слышал, про теорию, которая гласит, что близкие люди как бы вибрируют… э-э… на одной частоте. Так возникает между ними связь, и так они находят в этой жизни друг друга. И Софию ты встретил не случайно. Ваши души вибрировали на одной частоте. Очевидно, что между тобой и Мией существует крепкая связь – на это есть куча причин, – и вы тоже находитесь на одной волне. Что, если, помогая себе, ты сумеешь помочь Мии? Представь, что было бы, если бы музыканты твоей группы начали играть вразнобой? Какая тут гармония! Я понимаю, не мне давать советы. Сама не могу до сих пор наладить нормальные отношения с братом и матерью… но вдруг ты поможешь дочери, как бы перенастроив себя, а значит, и ее на правильную волну? Попробуй достучаться до того парня в себе, который когда-то любил музыку. Я вижу его. Он все еще там и хочет вырваться на свободу.

– О боже. Не в бровь, а в глаз. В Испании так принято? Как погляжу, у вас тут в порядке вещей лезть людям в душу.

– Ты прав. По крайней мере, в моей семье. И я думала, ты любишь откровенные разговоры. Это мне в тебе и нравится. – Она улыбнулась, и Бакстеру показалось, что он знал ее всю жизнь. По правде говоря, выслушав Альму, он вспомнил Алана. Тот тоже видел его насквозь.

Альма сделала глоток вина.

– Ты переживаешь, что Мия не может забыть маму, не спит по ночам, не слушается, – и при этом, пожалуй, упускаешь самое главное. Все, что ей нужно, – это ты. Ты должен убедить дочь, что после смерти близкого человека жизнь продолжается.

Бакстер вдруг подумал про самолет. В случае падения уровня кислорода в салоне нужно сначала надеть маску на себя и только потом на ребенка. Альма хочет сказать именно это? Он до сих пор не мог поверить, что Мия рассказала Альме, как слышала его рыдания в кабинете. Эта мысль не давала покоя.

– Согласен. Поверь, я стараюсь. Вот увидишь, через год-два я побью рекорды по продолжительности обедов и сиесты. Равных мне не будет во всей Южной Калифорнии.

Когда Альма посмотрела на него, ее лицо выражало озабоченность.

– Зачем так долго ждать?

– Подожди-ка. Я что-то не понял. В этой комнате других трудоголиков, что ли, нет?

– Справедливое замечание. Но сбор урожая все равно начнется завтра по расписанию.

– И ты счастлива, правда же?

– Конечно, счастлива. Жизнь наполняется… смыслом.

Бакстер задумался над ее последним словом.

– Интересная штука жизнь, однако. Людям нужно знать, ради чего они встают утром с постели.

Когда бокалы опустели, Альма достала бутылку с зеленой жидкостью и взяла из шкафчика над столом две рюмки.

– Это «Афиладор», травяной ликер, традиционный местный напиток. – Она налила ликер в рюмки на три пальца и протянула одну Бакстеру. – За трудоголиков!

– За трудоголиков!

Они чокнулись и выпили.

– Хорош! – сказал Бакстер, причмокивая губами, – ликер сначала обжег, а потом осел на языке сладковатым травяным послевкусием. Когда алкоголь ударил в голову, последние внутренние барьеры пали. – Не могу не признать, что твое ремесло намного интереснее моего. Даже не ремесло, а скорее искусство.

– Скорее музыка, – ответила Альма. Справедливое сравнение. – Ты поддерживаешь связь с ребятами из группы?

Вот лиса, опять перевела разговор!

– Не так активно, как хотелось бы. Иногда переписываемся. Когда Софию застрелили, находиться рядом с ними стало трудно. Они были со мной в тот тяжелый период, и я им благодарен за те дни, но продолжить репетиции не мог. Каковы бы ни были причины моего ухода из группы, надо называть вещи своими именами – я их предал. Я не изменил бы своего решения и сегодня – все ради Мии, – но все равно не могу отделаться от чувства, что подвел ребят. Мы были на пике успеха. О нас даже написали в «Нью-Йорк таймс». А потом я ушел, и группа рассыпалась. Дело даже не в том, что ушел именно я. Уход любого из нас означал бы конец.

Его уже давно преследовало чувство, что он поступил подло по отношению к парням, решив уйти из группы, и сейчас Бакстер испытал угрызения совести с новой силой. Они прошли непростой путь к успеху, съев не один пуд соли. И в конечном счете именно Бакстер, который горел своим делом как никто другой, заявил, что уходит из группы, и сбежал.

– Я только одного не могу понять. Почему ты совсем забросил гитару? Мне всегда казалось, что музыканты после потери любимых, наоборот, находят утешение в музыке.

Зазвучала новая песня в исполнении Хавьера Мартина, и Бакстер почувствовал, как каждая нота проникает глубоко в сердце и задает тот же вопрос.

– Всем так кажется. – Чтобы ответить на этот вопрос, ему пришлось бы снова вспомнить день смерти Софии – последний день, когда он репетировал с группой. С тех пор он не сыграл с парнями ни одной ноты, и это было печально. – Я решил завязать с музыкой, потому что иного выхода для себя не видел. Раньше, когда я исполнял песни, то вкладывал в них всю свою душу, не жалея себя. А когда я взял в руки гитару после смерти Софии (это случилось незадолго до официального ухода из группы), у меня возникло ощущение, что из моей души все