речь заходит о лучах смерти и атомных бомбах, я не могу заставить себя дочитать. Какой в этом смысл; если они действительно так разрушительны, то всё исчезнет, а если всё исчезнет, то больше некому и нечем будет интересоваться{356}.

Часть IV

Период холодной войны

После Второй мировой войны миллионы человек в Европе стали беженцами. Они стремились домой, но многим из них предстояло вернуться в разбомбленные города Германии. Весной 1946 года дома их ждал ужасный смрад. Тысячи трупов лежало под завалами или в неглубоких могилах, бесчисленное количество мёртвых лошадей лежало под солнцем.

В больших городах победителей жизнь постепенно возвращается в прежнее русло, хотя всё ещё действует жёсткий режим карточек, по которым получают строительные материалы, машины и такие предметы роскоши, как кофе, сахар и табак. Жизнь проходит под знаком умеренности и экономии. В женской моде популярнее становятся брюки, вместо цветов теперь геометрические узоры. Как и после окончания Первой мировой войны, люди надеются, что здравый смысл победит: окончена последняя война, и всё человечество теперь ждёт мир. Но это не так.

Ещё в 1944 году американские власти учредили рабочую группу, которая должны была оценить последствия бомбардировок в Европе и Азии. Итоговый отчёт, представленный в 1947 году, сообщал, что их влияние на результат войны на самом деле было незначительным. «Нет никаких доказательств, что применение бомбардировок привело к падению морального духа населения»{357}. В документах также говорится, что уровень самоубийств не был выше в разбомбленных городах, чем в других местах.

Также британские психологи, которые в конце войны ожидали бурный рост, практически эпидемию психологических заболеваний у населения городов, подвергшихся бомбардировкам, должны были признать, что ошиблись. В Лондоне администрация города построила клиники для первой помощи психологического характера, но даже в разгар бомбардировок они оказались никому не нужны. Паника и массовая истерия проходили уже через полчаса после налёта. «Удивительно, но люди сохраняли мужество, юмор и доброту даже в условиях, которые не назовёшь иначе как кошмаром»{358}.

Факты, однако, не изменили мнения военных лидеров, которые считали, что причиной неэффективности бомбардировок были недостаточность пространства и нехватка самолётов. В то же время генералы ВВС — в полном соответствии с традицией — были настроены оптимистично и при любой возможности подчёркивали, что бомбардировщики хоть и показали себя крайне неточным и громоздким оружием, тем не менее обладают огромным потенциалом{359}.

Причиной того, что к генералам постепенно стали прислушиваться, стал конфликт, постепенно нараставший между Западом и Советским Союзом. Он возник ещё в военные годы и ещё больше обострился после прихода к власти коммунистов в Восточной Европе.

В октябре 1945 года британский писатель Джордж Оруэлл впервые определил понятие «холодная война»:

Мы можем определить две или три сверхдержавы, которые обладают мощным оружием, способным убить миллионы человек за секунды. […] Это может положить конец большим войнам, но какой ценой… положило бы конец масштабным войнам ценой бесконечного продления мира, который не есть мир{360}.

Так начиналась немыслимая гонка вооружений, и авиационные заводы по обе стороны железного занавеса получили множество заказов. По общему мнению, такие влиятельные ранее игроки, как Германия и Япония, выбыли из игры, а Италия начала производить мотороллеры, которые по форме корпуса напоминали истребители. Крупнейшие производители в Великобритании, США, Франции и СССР начали разработку самолётов для новых реактивных двигателей. В то же время у них ещё оставались большие запасы традиционных моделей, которые вскоре могли пригодиться.

Как и после Первой мировой войны, у многих европейских держав вновь возникли проблемы с повстанцами, которые боролись за независимость колоний. Многие из них ссылались на Атлантическую хартию, подписанную США и Великобританией в начале войны, а затем получившую одобрение СССР и правительств таких стран, как Бельгия, Норвегия и Франция. В ней говорилось:

Они (государства, подписавшие хартию. — Авт.) уважают право всех людей свободно выбирать форму правления, при которой они хотят жить. Они хотят, чтобы суверенные права были отданы всем людям, которые были их лишены{361}.

И вновь в противоборстве с повстанцами была применена воздушная военная техника, и здесь был пригоден любой бомбардировщик, способный перевезти бомбы и сбросить их на цель.

Глава 22

Бремя белых

Амио ААС.1 Тукан

(Франция)

Принят на вооружение: 1944 год

Количество, ед.: 415

Экипаж, чел.: 3–5

Размах крыла, м: 29,3

Максимальная скорость, км/ч: 265

Практический потолок, фут (м): 18 000 (5500)

Дальность полёта, км: 870

Бомбовая нагрузка, кг: 500

Масштабное исследование, в ходе которого были опрошены пехотинцы, вернувшиеся домой после Второй мировой войны, показало, что только 25 процентов из них стреляли с целью убить{362}. Исследование было проведено историком Сэмюэлем Л. А. Маршаллом и впоследствии критиковалось за недостаточность методов доказательства. Тем не менее результаты соответствовали опыту Гражданской войны в США и Первой мировой войны. Кроме того, военный психолог Дейв Гроссман в своей книге «Об убийстве» утверждает, что большинство людей от природы не могут убить человека. На поле боя многие солдаты предпочли бы умереть, чем бросить кому-то вызов{363}.

Такая закономерность была выявлена и среди пилотов истребителей. Выяснилось, что от 30 до 40 процентов всех самолётов были сбиты одним процентом лётчиков{364}. Для экипажей бомбардировщиков были получены совсем другие результаты: если пилоты истребителей могли видеть противника в глаза, цели пилотов бомбардировщиков находились гораздо дальше. Американский лётчик Чарльз Линдберг, первый, кто перелетел Атлантический океан в одиночку, так описывает события на Тихоокеанском театре военных действий:

Ты нажимаешь кнопку и посылаешь смерть вниз. Сначала бомба висит в креплении и кажется безвредной, находится под твоим контролем. Но уже в следующую секунду она летит к земле, и никакая сила в мире не может её остановить. […] Как она заставляет человеческие тела скручиваться и извиваться от боли. […] Всё происходит слишком далеко, чтобы осознать{365}.

Учитывая это, можно понять, почему приказы об атаке вражеских городов экипажи бомбардировщиков часто встречали с ликованием и большим энтузиазмом{366}. По словам пилота Дж. Дугласа Харви, который участвовал в ковровой бомбардировке Берлина, всё было довольно абстрактно.

Я не мог представить себе тех ужасных жертв, причиной которых стали взрывы бомб. Я не испытывал чувства вины{367}.

О том же говорят ветераны боевых действий в автобиографиях, написанных после войны, если они вообще упоминают о жертвах.