также цитирует очевидца, который наблюдал за бомбардировкой из одного из пограничных городов: «Никогда в своей жизни ни до, ни после этой бомбардировки я не видел такого чистого, ярко-жёлтого, ярко-красного и ярко-оранжевого цвета. […]

Несколько минут я стоял на улице и заворожённо наблюдал за этой плавно изменяющейся цветовой симфонией. Никогда позже я не видел, ни в каких палитрах, таких насыщенных, ярких цветов. И если бы я решил стать художником… я бы потратил всю жизнь на поиск таких чистых цветов»{323}.

Бомбардировки продолжались ещё два дня. По словам Курта Воннегута, впервые выбираться из убежищ без опасности для жизни можно было только в районе полудня спустя сутки после окончания бомбёжек. «Когда американцы и их охрана вышли наружу, небо было сплошь закрыто черным дымом. Сердитое солнце казалось шляпкой гвоздя. Дрезден был похож на Луну — одни минералы. Камни раскалились. Вокруг была смерть»{324}. Воннегут участвовал в расчистке завалов и выкапывании трупов. «Постепенно шахты [по выкапыванию трупов] стали появляться сотнями. Сначала шахты походили на музеи восковых фигур. Но потом трупы стали загнивать, расползаться, и вонь походила на запах роз и горчичного газа».

Над вновь опустошёнными участками земли и рядами домов спустя несколько дней протянулись дорожки, которые небрежно сливались с ранее существовавшим дорожным сообщением. Над городом стоит стойкий, густой запах гари, который уже через несколько дней воспринимается как привычный{325}.

Эти нападения вызвали мощную реакцию в Англии, поскольку всем уже было очевидно, что Германия войну не выиграет. Даже закоренелые прагматики считали, что сравнивать немецкие города с землёй абсолютно не имеет смысла с точки зрения стратегии. После заключения мира Англии придётся сделать ещё больше, чтобы помочь стране встать на ноги.

Даже Черчилль почувствовал давление и через несколько недель объявил, к большому разочарованию Артура Харриса и его сторонников в генералитете, что бомбардировки немецких городов можно считать законченными. В дальнейшем главной задачей ВВС была поддержка военной кампании с воздуха.

Даже среди военных разрушительные и смертоносные атаки авиации не пользовались единодушной поддержкой. Как признался генерал американских ВВС Фредерик Л. Андерсон, он никогда не надеялся, что ковровые бомбардировки приблизят окончание войны. «Мы всё же можем рассчитывать на то, что, поскольку Германия была весьма сильно поражена бомбардировками и войной в целом, этот страх будет передаваться от отца к сыну, а от них к внукам, и таким образом надёжно предотвратит будущие войны»{326}.

В Дрездене погибло от 22 700 до 25 000 мирных жителей. Около 6,5 квадратных километров центра города были превращены в руины, так что выжившим оставалось сидеть на холмиках по 40 кубометров строительного мусора, состоявшего в основном из кирпича и извести{327}. Люди были не только в отчаянии, но и в гневе, и реализация «больших надежд», которые генерал Андерсон возлагал на деморализующее воздействие бомбардировок, не заставила себя ждать. Десять недель спустя после смерти Гитлера Дрезден был единственным городом, в котором всё ещё развевались флаги со свастикой.

Бомбардировочные кампании союзников по всей Европе стоили жизни почти полумиллиону мирных немцев. Британское бомбардировочное командование под руководством Артура Харриса провело почти две трети атак{328}. В интервью тридцать лет спустя Харрис ясно дал понять, что ни на минуту не пожалел о содеянном: «Я бы снова разрушил Дрезден»{329}. В послевоенные годы он получил кучу орденов и медалей и, наконец, по инициативе Уинстона Черчилля был посвящен в рыцари в 1953 году. После того как он упокоился с миром, когда ему было за девяносто, Ветеранская ассоциация Королевских ВВС установила в его честь статую на площади перед церковью Святого Климента Датского в Лондоне. Эта инициатива вызвала протесты как в Великобритании, так и на континенте. Газета «Таймс» считала, что проект должен быть остановлен, а немецкие власти охарактеризовали всё это как «неправильный сигнал в неподходящее время». Но статуе было позволено остаться на своём месте{330}.

В одной из более поздних статей Курт Воннегут без всякого сомнения высказывается об ответственных за бомбардировки Дрездена и обвиняет не только лидеров государств, но и лётчиков:

С некоторым сожалением я здесь позволю себе запятнать имена наших благородных авиаторов, но, ребята, вы убили ужасно много женщин и детей{331}.

Во введении к книге «Бойня номер пять» он утверждает, что, вероятно, был только один человек «на этой планете», который выиграл от этой ситуации, и это он сам:

«Написав эту книгу, я заработал кучу денег и стал знаменитым. Вот так вот. По примерным подсчётам, я получил от двух до трёх долларов за каждого убитого. Можно даже назвать это бизнесом»{332}. Смелая и беспощадная по отношению к самому себе ирония[20].

Глава 21

Запах сушёной каракатицы по утрам

Боинг В-29 «Суперкрепость»

(США)

Принят на вооружение: 1944 год

Количество, ед.: 3970

Экипаж, чел.: 11

Размах крыла, м: 43,1

Максимальная скорость, км/ч: 574

Практический потолок, фут (м): 31 850 (9710)

Максимальная дальность, км: 5220

Бомбовая нагрузка, кг: 9100

Военный историк Джеймс Коберн подсчитал, что на каждую тонну бомб, сброшенных на немецкие города во время Второй мировой войны, приходилось от 7,2 до 10,2 жертв{333}. Но это стало казаться каплей в море после того, как на Японию сбросили первую атомную бомбу в начале августа 1945 года, через три месяца после окончания войны в Европе.

Идея создания атомной бомбы была основана на теории относительности Альберта Эйнштейна, созданной в 1905 году. Позже физики Лиза Мейтнер и Отто Ган установили, что при делении молекулы такого элемента, как уран, будет выделяться большое количество энергии, то есть будет происходить так называемый ядерный распад. Чтобы создать бомбу, это деление должно было превратиться в цепную реакцию, что теоретически было вполне возможно. Вопрос заключался в том, как реализовать это на практике.

Президент США Франклин Д. Рузвельт одобрил так называемый Манхэттенский проект первого декабря 1941 года. В качестве научного руководителя был выбран физик Роберт Оппенгеймер. Ему было около тридцати, он был на редкость щуплым, но при этом достаточно прагматичным и честолюбивым, чтобы возглавить сотню самых компетентных учёных Запада. Работа должна была проходить тайно в пустынном районе Лос-Аламос в штате Нью-Мексико, где вскоре стало 6000 жителей, включая штат сотрудников и их семьи. К 1945 году, когда бомба была готова, в проекте было задействовано более 200 000 человек. Но только очень немногие