И, помедлив мгновение, повторил то, что я сказала ранее:

– Арнел, Даверн, Эстен, Брэйд, Фьерд, Гадэр… я так понимаю, те, что вы назвали вторым списком, это производные от основных?

Я кивнула, продолжая все так же с улыбкой смотреть на лорда Гордана и откровенно наслаждаться тем, как быстро, а главное, правильно он рассуждал.

– Нужно будет поднять архивы, – заключил младший следователь.

Молча указала ему на место, где уже находилась.

– Арнел не в курсе, да? – догадался лорд Гордан.

– Мои домочадцы в курсе дела и вы, – просто ответила я, торопливо раскидывая оставшиеся папки.

Себастиан некоторое время следил за каждым моим движением, затем произнес:

– Анабель, вам известно, почему Арнел и Давернетти забирают вас с собой в столицу?

– Из-за Карио? – спросила, не особо вдумываясь в причины, побудившие главу города и главу полицейского управления навестить столицу империи.

– Из-за леди-дракониц, – очень весомо произнес лорд Гордан. – Нет совершенно никакой уверенности в том, что вас не попытаются устранить, пока в городе не будет Арнела.

Завершив с последней папкой, я подошла к своему жениху и очень тихо сказала ему то, что волновало меня гораздо больше нападения всех драконьих леди сразу:

– Случившееся с лордом Бастуа вчера напугало меня до ужаса.

– Все эти стремительно отрастающие сюрреалистичные конечности напугали бы кого угодно, – поспешил утешить Себастиан.

Отрицательно покачав головой, я еще тише пояснила:

– Не это. Меня вверг в ужас момент, когда лорд Бастуа произнес: «Боли нет. Сила растет, наполняет все мое существо. Чувства исчезают. Все чувства…»

Лорд Гордан продолжал взирать на меня с полным непониманием, и мне пришлось сказать прямо:

– Откуда в Железной Горе взялось столько расплавленного золота?

И полицейский изменился в лице.

Я же продолжила:

– Откуда в Железной Горе столько железа?

Гордан побледнел.

– И я не удивлюсь, уже не удивлюсь, если все шесть саркофагов отцов-основателей Вестернадана окажутся пустыми, потому что драконы совершили вовсе не коллективное самоубийство – они уничтожили себя гораздо более жестоким способом.

Младший следователь несколько секунд смотрел на меня, затем потянулся, схватил за запястье, притянул ближе и внезапно спросил:

– Почему вчера вы позвали Арнела?

Тяжело вздохнув, совершенно искренне ответила:

– Уже говорила – потому что вы подверглись мутации Зверя, и я не была уверена, что мои заклинания в отношении лорда Бастуа не причинят вам вреда. И ко всему прочему я понятия не имела, получится ли у меня спасти старшего следователя. Существовала вероятность, что дракона придется подвергнуть уничтожению.

После этого в архиве воцарилась гнетущая мрачная тишина.

– Значит, драконы способны не только летать, но и принимать третью форму, в которой отсутствуют чувства и разум? – подытожил все мной сказанное лорд Гордан.

– По всему выходит, что так, – была вынуждена признать я.

– Вероятнее всего, герцог Карио в курсе этого, иначе откуда бы о подобном знать профессору Энастао, – продолжил Себастиан.

Я кивнула, это было очевидно.

– Карио может использовать мутационную трансформацию в отношении Арнела и Давернетти? – последовал новый вопрос.

– Едва ли, – не то чтобы слишком уверенно произнесла я. – Но есть одно правило, действующее в отношении оборотней, – любые трансформации возможны исключительно с согласия испытуемого. Я не экспериментировала в данном направлении с драконами, но оборотни показали устойчивый результат в случае сопротивления. Устойчивый отрицательный результат. И тот факт, что профессор Энастао действовал с согласия лорда Бастуа, лишь очередной довод в пользу моей теории. Однако с герцогом Карио сложно быть уверенной до конца.

– На сегодняшнем совещании мы пришли к тем же выводам – с герцогом Карио необходимо быть готовыми ко всему.

Несколько удивленная, я переспросила:

– У вас проводилось совещание по данному поводу?

Поведя плечом, лорд Гордан ответил:

– Ситуация не стандартна, естественно, мы предпринимаем все возможные меры. Как гласит ваша народная мудрость: одна голова хорошо, а две лучше. Двадцать две еще лучше.

– Лорд Бастуа с вами бы определенно не согласился, – улыбнулась я.

– Лорд Бастуа бесконечно счастлив вернуться к своему естественному облику и готов перегрызть глотку любому, кто скажет хоть одно дурное слово в отношении вас, – с улыбкой ответил Себастиан.

А затем, указав взглядом на архив, тихо спросил:

– Чего вы хотите добиться выяснением принадлежности дракониц к родам отцов-основателей?

– О-о-о, многого! – Я отошла от него на шаг, все же считая недопустимым подобные прикосновения до брака, и объяснила: – Это позволит мне выяснить, кто стоит во главе сговора с герцогом Карио. А также имена тех, кто занимался продажей детей. Фактической селекцией драконов, допуская браки лишь по собственному усмотрению.

И, умолкнув на миг, я собралась с мыслями, чтобы сказать прямо:

– Я хочу знать своих врагов в лицо, Себастиан. Мне нужны имена кукловодов… точнее, кукловодниц.

Дракон молча смотрел на меня, но в его глазах одобрения я не находила.

– Вы определенно недооцениваете своих женщин, – сделала я резонный вывод.

– Возможно, – уклончиво ответил младший следователь.

– Определенно! – настояла на своем. – И пока вы все, возглавляемые Арнелом и Давернетти, боретесь с внешним врагом, вы упускаете из виду внутреннего. В результате мы имеем под заголовком «Рецепты яблочного пирога» чудовищную перепись рожденных подпольно детей и не менее чудовищную «Вышивку бисером» с описанием дальнейшей судьбы этих несчастных. Мне жить в этом городе, Себастиан, мне растить в нем своих детей, и я не желаю мириться с тем, что какие-то матроны Вестернадана сочтут себя вправе вершить их судьбы.

– Масштабно, – произнес лишь одно слово лорд Гордан.

Пожав плечами, заметила:

– Уже несколько раз я недооценила леди Вестернадана. И этот урок я усвоила. Подобного более не произойдет.

Себастиан смотрел на меня с нескрываемым скепсисом. Да, вероятнее всего, он, как и все остальные джентльмены, считал женское коварство и подковерные игры чем-то не слишком важным, но сказать мне это в лицо не решился. Зато определенно решился доказать, насколько я не права.

И, поднявшись, прошел в отдел личных дел жителей города. Покопавшись немного, достал папку своей матери, так как на желтой лицевой стороне было изменено родовое имя и подчеркнуто «Леди Гордан». Я забрала у него папку, обнаружила имя родительницы леди Гордан, имевшей родовое имя «леди Винтенс» после замужества, но до него значилось «леди Эстенбрайт».

Взяв листок, я выписала имя «леди Эстенбрайт», поставила знак равенства и написала «Эстен».

– Проклятое небо, – прошептал потрясенный лорд Гордан.

– Ваша мать принадлежит к роду одного из отцов-основателей Вестернадана, – сообщила ему крайне неутешительный вывод я. И добавила: – Теперь становится ясно, по какой причине она имеет и столь сильное влияние в Городе Драконов, и, вероятно, магию.

Дракон подавил определенно очередное ругательство и произнес:

– Она принадлежит к роду Эстен, а я нет.

– Не могу сказать, что мне жаль, – весьма своеобразное утешение, и я добавила: – Себастиан, родовитость – последнее, что привлекает меня в вас.

Полицейский невольно улыбнулся.

Однако тревога отравляла даже самые светлые чувства.

– Меня интуитивно что-то во всей этой истории тревожит, но я не могу понять что, – искренне признался младший следователь.

Что ж, я призналась в свою очередь:

– Меня тоже. И я никак не могу понять что.

Мы помолчали, и Гордан сообщил:

– Герцога Карио устранят. Решение об этом уже принято.

– Под устранением ты имеешь в виду… смерть? – Несмотря ни на что, подобное казалось мне дикостью.

Гордан молча кивнул.

А я вдруг поняла, что же вызывало столь существенную тревогу у меня – Карио. Несомненно, если ему удалось узнать, что Гордан остался жив, а ему, вероятнее всего, это известно, несмотря на все предпринятые меры, то как поступит Зверь, загнанный в угол?

– Мне страшно, – прошептала, ощущая железные тиски вполне обоснованного ужаса.

И лорд Гордан, понимая, что вовсе не утешение сейчас требуется мне, сказал:

– Это неизбежно, Анабель. Карио – Ржавый дракон, поднявшийся невероятно высоко, привлекший на свою сторону дам Вестернадана и многих жителей, подвергший страшной гибели почти четыре сотни девушек. Оставить его в живых – безумие.

Отчасти я была с ним согласна,