В интонации чиновника сыска не было ни угрозы, ни нажима, ничего особенного. Почему-то мадам сразу поверила:

– Вы не оставляете мне выбора, господин Ванзаров.

– Рад, что мы поняли друг друга. В субботу утром вы видели Ивана Куртица?

Она молча кивнула.

– Здесь на катке?

Ответ тот же.

– Что вам было нужно?

– Ваня… – Она запнулась и продолжила: – Иван Фёдорович должен был вернуть мне старый долг.

– Насколько большой?

– Сто рублей, – ответила мадам без запинки.

– Как узнали, что Куртиц будет в этот час на катке?

– Случайно. Пришла утром на каток в ожидании… одного человека. Встретила Протасова, он говорит: «Ваня приехал, скоро будет». И он вскоре появился. Весёлый, довольный, под мышкой новенький костюм, завёрнутый в бумагу.

– Откуда Протасов мог узнать о приезде?

– Полагаю, Митя ему сказал, видела его около павильона.

– Долг Иван Фёдорович отдал?

– Обещал после, как покатается. И так внезапно умер. Осталась я ни с чем. Господин Ванзаров, больше ничего не знаю…

– С кем Иван Фёдорович разговаривал перед выходом на лёд?

Мадам немного задержалась с ответом. Будто взвешивала: можно сказать или нет.

– С Протасовым. С Картозиным, кажется.

– С Иволгиным?

– Кивнули друг другу. Иван держит с распорядителем дистанцию. Но почему вас это интересует?

– Потому что перед выходом на лёд Ивана Куртица отравили.

Ванзаров наблюдал, как на лице Дефанс проявляется осмысление страшной новости. Наконец осознала целиком.

– Я знала, что это случится, – сказала она.

– Назовите причину, мадам Дефанс.

– Дело в том… А, да что тут скрывать, это и так все знают… Протасов держал тотошник всего несколько недель, пока Иван был в Москве. Дело принадлежит Ивану, вернее господину Куртицу. Иван назначает и принимает ставки. А на тотошнике… – Она запнулась и замолчала.

– Много проигравших и обиженных, – закончил Ванзаров.

– Плата за азарт. Мужчины в нём нуждаются.

– Ваши клиенты обычно проигрывали?

– О них не спрашивайте, господин Ванзаров. Сама буду молчать и вам не советую интересоваться.

Намёк был похож на предупреждение.

– Господин Картозин участвует в забегах, когда делают высокие ставки?

– Вы всё поняли, господин сыщик. Может, закончим катание? Холодно стоять.

Ванзаров оглянулся. Вокруг них пустой лёд и снег по берегам.

– Снимите с левой руки перчатку, – мягко приказал он.

Всеми чертами лица мадам Дефанс выразила недоумение, но стянула перчатку и показала ручку. Ручка была ухоженная, гладкая, ноготки аккуратно подстрижены.

– Сколько лет назад вышли из убежища мадемуазель Жом?

Она отдёрнула руку, будто обожглась. Смысла не было. Ванзаров заметил полоску на левом мизинце: вросшее кольцо сняли при помощи клещей.

– Кто вам сказал?

Сказала психологика: мадемуазель Жом подмигивала мадам Дефанс сначала в толпе зрителей, а потом после неудачного приглашения Гостомысловых. В ответ мадам Дефанс в упор не замечала знаки дружеского приветствия. Как бывает, когда знакомый не желает признавать знакомство. След от кольца лишь подтвердил.

– Сколько лет тому назад вышли из убежища? – повторил Ванзаров. – Четырнадцать? Пятнадцать?

– Семнадцать, – бросила ему в лицо Дефанс. – Довольны? Прикажете изложить всю биографию?

– Серафиму Маслову знаете?

– А, вот откуда ветер подул! – Мадам не скрыла презрения к предательству подруги. – Разболтала Симка. Повстречаю – отвешу благодарность.

– Не сможете, – сказал Ванзаров.

– Это ещё почему?

– В ночь на субботу Симку убили. Закопали в снегу вот здесь. – Он показал на гладкий сугроб. – Завалили остатками снежного городка. Сегодня утром случайно нашли. На ней были новенькие ботиночки со «Снегурочками».

Новость мадам Дефанс приняла сдержанно. Торопливо натянула перчатку, долго не могла справиться с пуговичкой на запястье.

– Вот, значит, как, – проговорила она.

– В одежде Симки был найден туз червей с запиской. Подписан вензелем «М» с «I» десятичным. Кто мог так подписать?

– Я ничего не знаю, – слишком поспешно ответила мадам. – Господин Ванзаров, отпустите меня, я окоченела. Или давайте кататься, в самом деле.

– Почему вас заинтересовала мадемуазель Гостомыслова?

Кажется, Дефанс не сразу поняла, о ком речь:

– Ах, эта, московская гостья. Да, она каталась с Иваном, когда он умер на льду.

– Вы слишком внимательно рассматривали её.

– А вы слишком большое значение придаёте женскому любопытству, господин Ванзаров. Да, я засмотрелась на хорошенькую барышню. Какой была много лет назад.

– Напомнила вам кого-то?

Мадам еле сдержала крепкое словцо:

– Для сыщика вы слишком въедливый, господин Ванзаров… Хорошо, от вас всё равно иначе не отделаться. Да, эта юная московская барышня похожа… похожа на мою давнюю подругу.

– Как её зовут?

– Зачем вам? Она умерла много лет назад. Все юные барышни похожи.

– Как звали вашу подругу?

– Вы просто мучитель, а не сыщик… Люлина Катя. Довольны? Отпустите меня, прошу вас.

Предложив даме руку, мучитель покатил её вдоль берега к павильону. Ехали молча, Дефанс отворачивала голову. У веранды оставила руку кавалера, поднялась по ступенькам и скрылась в павильоне.

Призывно дымил самовар, бутерброды расточали ароматы. Ванзаров мужественно терпел. Как нарочно, ни Протасова, ни Картозина видно не было. Может, прячутся.

Сняв в комнате для переодевания коньки и вернув их распорядителю, Ванзаров вышел из павильона. К нему спешил швейцар, ковыляя и махая рукой.

– Господин… Ванзаров… – проговорил он, тяжело дыша и вытирая сухой лоб под козырьком фуражки. – Вас там… У ворот… Извольте… Провожу… Просят… Ждут…

46

Предметы, хранившиеся в саквояже, дождались своего часа. Аполлон Григорьевич вытащил образцы, собранные в морге, пластинку фотографии, туза червей с запиской и серебряную табакерку. Он не имел привычки откладывать то, что надо бы сделать сразу. Первым делом отправился в тёмную комнату, где держал фотографическую лабораторию, проявил пластинку, повесил сушить на растяжке с прищепками.

Вернувшись к лабораторному столу, потратил около часа, чтобы провести анализы проб из тел садового работника и Симки. Закончив, аккуратно составил протоколы, подписал, отложил в сторону. Надев прорезиненные перчатки, раскрыл табакерку. Внутри оказался белый кристаллический порошок. Сначала был применён самый точный инструмент криминалистки: собственный нос. Как всем известно, Аполлон Григорьевич обладал исключительно тонким обонянием, которое беспощадные сигарильи не испортили, а заточили до остроты скальпеля. Нос сказал ему, что находится в табакерке. На всякий случай он растворил немного порошка горячей водой, взял пропускную бумагу, смоченную трёхпроцентным раствором гваяковой настойки, и получил ожидаемый результат.

Манипуляции Аполлон Григорьевич совершал молча, тишину лаборатории нарушало шипение горелки. Что было на него непохоже. Он имел привычку вести диалог с предметами и веществами, которые попадали на исследование. Журил или хвалил их, смотря по результату. Однако сейчас не проронил ни звука. Даже мотивчик шансонетки себе не позволил.

Покончив с табакеркой, он ушёл в проявочную и вернулся с мокрой фотографией, которую держал пинцетом за уголок. Придержав другой уголок пальцами, Аполлон Григорьевич внимательно рассмотрел лицо Симки,