– Всем хорошо известно, что наше общество много лет поддерживает убежище для девочек «Исток милосердия», которое опекает мадемуазель Жом. – Ведущий указал на даму. Та, улыбаясь старческими губами, поклонилась публике. – По традиции перед началом главных состязаний сезона мы вручаем воспитанницам мадемуазель Жом коньки. Тем самым прилагаем усилия для развития популярности фигурного катания.

На сцене появился молодой человек с небольшой коробкой. Гаврила отметил, как паренёк похож на ведущего.

– Мы дарим этим очаровательным юным созданиям детскую модель «Снегурочки», которую можно найти в магазинах «Куртиц и сыновья». – Господин сделал паузу и получил что желал: нестройные аплодисменты. – Для вручения коньков я приглашаю нашу гостью из Москвы. Надежда Ивановна, прошу вас выйти на сцену…

Глазом репортёра Гаврила отметил, что в публике произошло некоторое замешательство. Будто все стали спрашивать: «Это кто такая?» Ему показалось, что в толпе возникла даже некоторая борьба, будто кого-то не пускали. Смущение не продлилось долго. Из публики вышла барышня в короткой белой шубке. Гаврила хоть и ненавидел богатых, но отметил строгую красоту девушки.

Она подошла к ведущему. Юноша поклонился ей, вынул из ящичка пару коньков в войлочных футлярах, которые назывались «калоши», протянул барышне. Оркестр предусмотрительно сыграл туш.

Гавриле показалось, что мадемуазель из Москвы совсем растерялась, не знает, как себя вести: то посмотрит на детишек, то на коньки. Стоит, будто не понимает, что от неё хотят. Господин выхватил войлочные полоски и предложил:

– Надежда Ивановна, прошу вас вручить коньки воспитанницам мадемуазель Жом.

Что-то случилось. Вернее, не происходило ничего. Мадемуазель склонила голову, оставаясь неподвижной. Вдруг покачнулась, сделала резкий поворот и молча пошла к дверному проёму павильона. Ведущий беспомощно вскинул руки с парой коньков.

– Надежда Ивановна, куда вы…

Она не слышала, уходила прочь. Неловкий момент сгладил оркестр.

На торжественных мероприятиях Гаврила повидал всяких конфузов. Здесь шутить не о чем: мадемуазель испугалась публики и сбежала. Ох уж эти томные барышни богачей… Он решил опустить в статье такую ерунду. Материала для иронии более чем достаточно. Пожалел робкую бедняжку.

Неловкость замяли. Господин ведущий, наклоняясь к детям, лично вручал коньки, гладил по головкам и ласково улыбался. Чем вызвал поток иронических фраз Громовержца, которые вольются в будущий репортаж.

Выйдя из павильона на снежную тропинку, девушка остановилась, будто наткнулась на невидимую стену. Она покачнулась, стала падать прямо на утоптанный снег. Но упала на что-то упругое и мягкое, как перина. Лежала, свесив руки, видя перед собой высокое голубое небо и чьи-то глаза. Мадемуазель не понимала, кто это… Кто-то знакомый, взгляд сильный, цепкий, нестрашный, ах, всё равно… Она тихонько опустила веки.

Ванзаров освободил руку, держа вес её тела на одной, зубами сорвал перчатку и кончиками пальцев, чтобы не сделать больно, шлёпнул барышню по щекам. Она вздрогнула, заморгала, взгляд стал осмыслен. Не такой водянистый, как секунды назад. Пришла в себя. «Слеза жандарма» не понадобилась.

– Вы, – тихо сказала она.

Надежда Ивановна близко смотрела в его лицо, видела усы воронёного отлива, русый вихор и эти странные, жёсткие и добрые глаза. Не понимала, что полулежит на его руке.

– Я, – ответил Ванзаров. – Вам хватит сил стоять?

Мадемуазель отметила: мир вокруг выглядит странно, незнакомо, будто под наклоном.

– Где я? – спросила она в лёгком тумане.

– На моей руке.

– Как я на ней оказалась?

– Не дал вам упасть.

Только сейчас мадемуазель осознала, в каком неприличном виде находится: лежит на руке мужчины. Прилюдно. Какой ужас… Она сделала слабую попытку встать, Ванзаров незаметно помог ей подняться. Не отвёл руку, за которую она уцепилась. Ноги держали её не слишком уверенно.

– Что случилось, Надежда Ивановна?

Барышня мотнула головой, отчего стало хуже, потёрла висок:

– Я не знаю… Не понимаю… Что-то такое вспыхнуло, и я… я… Ничего не помню… Какой позор…

– Небольшая неловкость, – твёрдо сказал Ванзаров.

– Что я сделала?

– Не отдали коньки девочке из убежища мадемуазель Жом. Вы с ней знакомы?

– Впервые слышу.

– Господин Куртиц предупреждал, что вызовет вас на вручение?

– Разумеется, нет, – ощутив собственное тело надёжно, Надежда Ивановна отпустила руку Ванзарова. И так стыда не обобраться. – Маменька рассердилась, не пускала, на нас оглядывались, еле согласилась, чтобы не вышел публичный скандал.

Мадам Гостомыслова как раз спешила по дорожке, насколько позволяли приличия и тяжёлая шуба. Подбежав, схватила дочь за руку, с тревогой глянула ей в лицо:

– Надя, что случилось?

Надежда Ивановна попробовала улыбнуться. Получилось не слишком убедительно.

– Ничего, маменька, всё хорошо. Небольшой обморок. Господин Ванзаров оказался вовремя.

Спасителя наградили взглядом для нерадивых слуг.

– Мадам Гостомыслова, позвольте задать вам…

– Не сейчас! – отрезала мадам и смягчилась: – Только не сейчас, господин Ванзаров… Позже… Я должна увести Надю из этого места. Немедленно.

Гостомыслова обняла дочь за плечи, но тут из павильона появилась пожилая дама в перьях. На морщинистых щеках мадемуазель Жом свисала широкая улыбка, открывая щербатый рот. Она чуть горбилась, бойко переставляла ножки в тёплых сапожках парадного вида. Манто на меховой подкладке было новым, надеваемое для торжественных случаев. Мгновенный портрет указал: старушка привыкла командовать, умна, хитра, любит украшения, даже слишком, выглядит куда богаче, чем может позволить себе начальница убежища для девочек, за пятьдесят пять лет, не замужем.

– А позвольте, позвольте! – вскрикнула она, шустро приближаясь. Голос звонкий, моложавый.

Мадемуазель Жом подскочила к генеральше, отвесила поклон чуть не в ноги, повернулась к Надежде Ивановне, задержала на ней взгляд и тоже согнулась в поясном поклоне. Распрямилась она легко, будто годы не сказались на гибкости тела.

– Я по-простому, уж простите, захотелось представиться и пригласить к нам, мадам Гостомыслова и юная мадемуазель. Посетите «Исток милосердия», каковым управляю множество лет. А благодетель наш, Фёдор Павлович, председательствует в попечительском совете. Дай Бог ему здравия и благоденствия на многие лета… А позвольте ручку, милая барышня Надежда Ивановна. Позвольте вам ручку поцеловать…

Мадам Гостомыслова загородила дочь.

– Прошу оставить нас в покое, – проговорила она с угрозой. – Не желаю вас знать.

Откровенная грубость мадемуазель Жом не задела. Она кивала и улыбалась:

– Жалость-то какая… А то осчастливили бы нас своим визитом… У нас хорошо, девочки послушные. Мы прислугу готовим вышколенную, умелую. Прислуга высшего достоинства. Может, себе кого приглядите? Скажем, барышне горничную…

– Пошла вон, – ответила Гостомыслова, как позволительно лишь вдове генерала.

Мадемуазель Жом хмыкнула и отправилась в павильон. Она напевала мотивчик, как вполне счастливый человек.

– Господин Ванзаров, примите благодарность, что выручили Надежду Ивановну.

Он молча отдал поклон.

– Пойдём, Наденька, пойдём скорее…

Елизавета Петровна чуть не силой развернула дочь. На пути оказалась моложавая дама, одетая кричаще ярко. Она склонила головку в модной