Суэн отбросила всякое почтение к этой высохшей, лицемерной, подлой женщине, которая всегда ненавидела её:

— Да, товарищ, я бы так и сделала. Я бы легла рядом с ним, и, поскольку я молода и красива, он бы занялся со мной любовью.

— И ради этой позорной физической связи, которая карается смертью…

— Это не позорная связь — это любовь.

— Ради этой позорной связи вы были готовы предать доверие своего народа, Партии и армии…

— Я бы никого не предала. Я люблю этого человека, я счастлива только тогда, когда нахожусь рядом с ним. Если бы его отпустили на свободу, я бы ушла к нему. Я не знаю, что случилось, но кроме него больше ничего не существует…

— Вы раскаиваетесь? — спросил начальник госпиталя.

— Раскаиваюсь?

Она выглядела абсолютно изумлённой.

— Но как может женщина раскаяться, что влюблена?

Нгуен больше ничего не мог для неё сделать. Вмешайся он снова — это показалось бы подозрительным. Он внёс предложение, чтобы немедленно исключить Суэн из партии и отправить в лагерь перевоспитания на неопределённый срок. Это было равносильно смертному приговору. Никто, ни мужчина, ни женщина, ни белый, ни вьетнамец, никогда не возвращался из этих лагерей принудительного труда. Суэн знала это. О таких вещах вполголоса шептались в подразделениях.

Предложение было принято большинством голосов. Члены комитета удалились, и на мгновение доктор Тать остался наедине с Суэн.

— Я хотел помочь вам, — сказал он ей, — и избежать столь суровых мер. Но если вы исправитесь, через несколько месяцев вас могут помиловать.

— Доктор Тать, я бы хотела увидеть его ещё раз. Он, должно быть, сейчас спит, он даже не заметит. Только один раз…

— Нет, это абсолютно исключено.

— Это не имеет к нему никакого отношения — он не должен быть наказан. Обещайте мне, что вы не будете предпринимать против него никаких действий.

— Мы проведём судебное расследование…

— Обещайте мне, доктор Тать. Вы мне очень нравились, вы единственный, кто нравился мне во всём этом лагере.

Он долго колебался. Впрочем, благоразумно было бы не поднимать больше этот тягостный вопрос.

— Я обещаю.

Суэн схватила его руку и, прежде чем он успел вырвать её, поцеловала. Пришли двое конвоиров и увели девушку.

Нгуен Ван Тать долго размышлял, обхватив голову руками. Суэн сделала древний женский жест покорности — она больше не вела себя как девушка из Вьетминя, к ней вернулись очарование и красота. Он и сам осознавал её привлекательность. Всё это потому, что она влюбилась.

Трудно будет установить коммунизм повсюду, пока ещё существуют мужчины и женщины с их инстинктами и страстями, их красотой и молодостью. В старые времена китайцы бинтовали ноги своим женщинам, чтобы уменьшить их — такова была мода, — должно быть, у этого был какой-то религиозный или эротический смысл. Теперь, во имя коммунизма, они связали всё человеческое тело, они разрушили и исказили его.

Это тоже может быть всего лишь модой. Суэн открыла для себя любовь и выбросила всё остальное за борт, но в то же время вернула себе свободу действовать и говорить. Это мода! Убить тысячи живых существ во имя моды! Разрушить их жизнь и привычки, пока однажды кто-нибудь не откроет рот и не заявит, что коммунизм вышел из моды!

Эти неприятные мысли никак не выходили из головы Нгуена. У него была своя работа врача. По словам Диа, он был хорошим врачом. Он любил свою страну — даже ребёнком мечтал о её независимости. И это было уже что-то настоящее. Это была не просто мода.

* * *

На следующий день Диа, вместе с Лескюром, пришёл к Эсклавье. Они помогли ему дойти до своей хижины и устроили там.

Диа не возвращался до темноты, а когда пришёл — был немного навеселе. Он раздобыл бутылку тёума, неочищенного рисового спирта, который делали мани, живущие за госпиталем — выменял его на несколько таблеток хинина.

— Надо выпить… — сказал он, — всем троим… Потому что в лагере погас огонёк. Пей, Эсклавье, это из-за тебя, хотя и не твоя вина. Пей, Лескюр, мальчик мой, и сыграй нам на той флейте, которую ты сделал. Сыграй то, что творилось в твоей голове, когда твоя маленькая кузина смеялась над тобой, потому что ты влюбился в неё. А я буду петь — я, Диа, негр, с кучей моих университетских дипломов. Я буду петь, как человек своего народа, чтобы изгнать злой фетиш, проклятие, которое лежит на нас, потому что маленький огонёк погас.

— Диа, о чём ты говоришь? — спросил Эсклавье.

— Малютка Суэн — её отправили в концентрационный лагерь, потому что она была влюблена в красивого ту-би. Ради него она украла ампулу с эметином. Бо-дои застукал её за поцелуями с ним и обличил. Но она так гордилась своей любовью, что отказалась раскаиваться и плюнула им в лицо как разъярённая кошка.

— Диа, я этого даже не заметил!

— Конечно нет! Пей, Эсклавье. Доктор Тать сказал мне, что у тебя не будет проблем. Это была её последняя просьба прежде чем бо-дои увели её — чтобы тебя пощадили. Нгуен тоже хотел бы напиться сегодня вечером. Но он не может. Он даже самому себе не осмеливается признаться, но он тоже был влюблён в Суэн. Любовь заразительна, она могла распространиться по госпиталю, потом по лагерю, потом по всему Вьетминю. Так они быстро погасили этот маленький огонёк!

Когда я был лесным негритёнком, пришёл бородатый миссионер и взял меня за руку. Его звали отец Тесседр. Я прислуживал ему во время мессы — он научил меня писать и читать. Потом, поскольку он любил джунгли, наши обычаи, наши песни, наши тайны, он часто ходил со мной и навещал колдунов и знахарей, тех, кто каждые семь лет убивает Правителя Танца золотой стрелой, и тех, кто прикрепляет к рукам железные когти, чтобы поиграть в людей-пантер.

До знакомства с ним, когда я был мелким голым черномазым мальчишкой, я постоянно трясся от страха. Но когда он держал мою чёрную лапку в своём огромном волосатом кулаке, я больше не боялся фетишей или ядов. Отец Тесседр был любовью — любовью негров, белых, всего мира — он был более странным, чем все фетиши, знахари и политкомиссары вместе взятые…

Однажды он получил наследство: ферму в своей родной Оверни. Он продал её, чтобы заплатить за моё образование… Во имя любви, во имя отца Тесседра, к чёрту Вьетминь!

Он сделал большой глоток спирта.

— Вьетминь и все те, кто отрицает