— Но я сумасшедший, Диа. Я могу доказать.

— Я приведу его на консультацию. Мы устроим для него небольшой спектакль.

На следующий день, когда доктор Нгуен Ван Тать вошёл в хижину, Лескюр делал вид, что спит. Потом вздрогнул и проснулся:

— Бой, — крикнул он, — мау-лен! Сейчас же завари чай, я всё время тебя зову, никчёмное создание!

Сзади к начальнику подкрался Диа с пиалой полной чая.

— Он сегодня вечером не в себе. Вот, подайте ему чай, я добавил туда немножко брома.

— Давай, бой, мау-лен!

Нгуен Ван Тать был в ярости. Диа мягко урезонил его:

— Послушайте, он сумасшедший, а вы врач… Более того, превосходный врач. Передайте ему эту чашку чая. Он не знает, что вы разбили французскую армию при Дьен-Бьен-Фу.

— Я хотел бы, чтобы вы вылечили его для того, чтобы он обучался. Это в самом деле слишком лёгкое положение.

— Безумие — часто самый лёгкий выход для тех, кто находит в нём убежище.

И вот так получилось, что Лескюр остался в госпитале, а главный врач подал ему чай.

* * *

Эсклавье быстро набирался сил. Кожа утратила странный оттенок. Вдобавок к улучшенному рациону «режима» Суэн приносила ему фрукты — гуаву и ломтики свежего ананаса, а также украшала его рис курицей или, изредка, небольшими кусочками жирной свинины, приготовленной в сахаре.

Испытав облегчение от своей исповеди и последующего отпущения грехов, она всем сердцем посвятила себя обязанностям сиделки, почти не осознавая, что её отношение к пленному было отношением влюблённой конгай. Она забыла весь свой марксисткий словарь и «мир для народа», чтобы задавать ему более личные вопросы.

— На что похож Париж?

Эсклавье попытался собраться с мыслями.

— Он очень красивый и очень гадкий, очень богатый и очень бедный. По двум сторонам есть лес: в Венсенский ходят бедняки, в Булонский — богачи.

— А куда ходили вы?

— В Люксембург, куда ходят студенты — бедные, но верящие, что однажды станут богатыми и знаменитыми.

— Французские девушки хорошенькие?

— Сегодня ведь восемнадцатое июля? Пляжи переполнены девушками с золотистой кожей — они смеются, плещутся в воде, играют с надувными мячами, они влюблены, или верят, что влюблены, или просто притворяются. Когда они возвращаются с пляжа, то надевают яркие платья и задумчиво потягивают из высоких стаканов напитки со льдом, притворяясь, что понимают скучного мальчика с нежными глазами, который говорит с ними о Сартре. И смотрят они в его глаза. Наши милые молодые французские девушки не знают, что идёт война.

Он вдруг посмотрел на маленькую вьетнамскую девушку с косами, в тускло-зелёной униформе с застёгнутым до подбородка воротником.

— Но вы тоже милая, Суэн, у вас тоже золотистая кожа… и вы на войне!

— Я воюю за свой народ.

— Наши хорошенькие девушки танцуют, пьют, едят, играют на солнце и занимаются любовью исключительно для ублажения своих себялюбивых тел.

Он лежал на койке, опираясь на локти и подперев голову руками, а в голове у него проносились стройные девушки его страны, весёлые, нетерпеливые девушки, вкусившие сахара и уксуса.

Суэн присела на корточки у изголовья кровати. Эсклавье повернулся к ней и нежно погладил по волосам. Он чувствовал глубокую дружескую привязанность к своей маленькой вьетнамской сестричке в военной форме, которая задыхалась вместе с ним в этой хижине среди палящих известняков, которая, как и он, знала войну и все её ужасы и была тронута человеческими страданиями. Чтобы сделать её безобразной, ей дали шлем и слишком большую куртку, а её великолепные волосы были заплетены в две длинные косы, падавшие на плечи. Ей запрещалось быть женщиной.

Эсклавье притянул Суэн поближе, и её щека коснулась его щеки. Она тихонько всхлипнула и закрыла глаза. Она дрожала с головы до ног, и ей казалось, будто она тонет в изумрудно-зелёном море, которое было одновременно тёплым и прохладным — а дальше всё казалось простым, как любовь, простым, как смерть.

Она прекратила борьбу с собой — она любила своего ту-би. Она сделает всё, что он пожелает. Она рискнула бы жизнью, чтобы угодить ему; она воровала бы, чтобы добыть ему самую лучшую еду; она сбежала бы с ним, если бы он попросил. Она будет его маленькой конгай, как её сестра со своим майором, а если он когда-нибудь бросит её, она покончит с собой.

Суэн провела влажным пальцем по лбу капитана, и последнее, что она помнила о нём — большие серые глаза и желание, которое, как ей почудилось, читалось в них. На деле это было всего лишь изумление.

Пришёл бо-дои, сказать, что начальник госпиталя хочет видеть Суэн. Он просунул голову в дверь хижины и увидел её, что прижималась щекой к щеке ту-би; он был свидетелем её предательства народа, когда она гладила его. Он бесшумно улизнул, чтобы известить начальство.

Суэн поднялась на ноги.

— Я схожу за вашей едой, — сказала она, — я сейчас вернусь.

«Она милая крошка, — сказал себе Эсклавье. — Когда меня освободят, надо постараться послать ей какой-нибудь подарочек».

Но еду ему принёс бо-дои.

Чтобы допросить Суэн, доктор Нгуен Ван Тать созвал заседание комитета бдительности лагеря. Заседание проходило в хижине с вооружённой охраной за дверью — всего участвовало восемь человек, включая трёх женщин.

Суэн, с непокрытой головой, повернулась к ним лицом и вытянулась по стойке смирно.

Бо-дои, который поймал её, дал свои показания.

Да, он видел, как товарищ Суэн любовно прижималась к пленному, да, она определённо гладила его по лицу. Думал ли он, что ранее между ними был половой акт? Нет, он так не думал. Форменная куртка товарища Суэн была застёгнута, а пленный просто обнимал её за плечи.

Старшая медсестра поднялась на ноги.

— Товарищ Суэн, можете ли вы заявить, что между вами и пленным Эсклавье не было ни намёка на половой акт?

— Да, могу.

— И всё же ради него вы украли ампулу с эметином?

— Да.

— Вы были… — она заколебалась, прежде чем произнести страшное, непристойное слово, — …влюблены в него?

— Да.

Вмешался доктор Нгуен. Он снова загорелся желанием спасти эту маленькую дурочку и попытаться помочь ей.

— Этот пленный, который определяется как опасный, пытался воспользоваться вами в момент слабости, не так ли?

— Нет. Он не вмешивался в это, он даже не знает, что я люблю его. Именно я склонилась над ним, именно я ласкала его, как и сказал вам бо-дои.

Старшая медсестра снова заговорила своим ледяным, вкрадчивым, знающим голосом:

— Товарищ Суэн,