Шрифт:
Закладка:
Но военное производство столкнулось с непрерывно растущими трудностями: в Ленинград не удавалось доставлять сырье и полуфабрикаты, рабочих мобилизовали в армию, в ополчение, на строительство укреплений, началась эвакуация на восток некоторых заводов.
Мобилизация в регулярную армию в Ленинграде шла успешно. Через два часа после того, как мобилизация была объявлена, для прохождения службы прибыл в Московском районе 91 % мужчин, в течение 6 часов явились 92,8 %. В первую неделю войны добровольно для прохождения воинской службы записалось 212 тысяч ленинградцев, им предстояло пройти проверку и медицинское освидетельствование. Число записавшихся добровольцами в народное ополчение в разных источниках указано по-разному: от 160 тысяч до 200 тысяч. К концу первого дня записи, 30 июня, уже записалось 10 890 человек. А к 4 июля это число достигло 77 413. Кроме того, около 90 тысяч (главным образом подростков, не достигших призывного возраста) записались во вспомогательные отряды милиции.
По возвращении в Ленинград Жданов прежде всего поднял вопрос о строительстве укреплений. На заседании в Смольном он сказал, что «три четверти наших усилий» должны быть направлены на скорейшее создание системы оборонительных сооружений вокруг Ленинграда. Об этом заботился и генерал Попов, командующий Ленинградским военным округом, когда возвратился в Ленинград после инспекционной поездки, в которой он находился в момент самого начала войны. Он приказал строить вторую линию обороны вдоль реки Луги в 160 километрах от города в юго-западном направлении. Эту работу он поручил полковнику Бычевскому, а генерала К.П. Пядышева, заместителя командующего Ленинградским округом, поставил во главе сил, ставших вскоре Лужской боевой группой – особой армией, которой предстояло защищать вторую линию обороны. Военный совет проект утвердил на заседании 25 июня, где присутствовал генерал Попов, член Военного совета Н.Н. Клементьев, секретари горкома Кузнецов и Штыков.
Построить столько укреплений Бычевский просто не мог. Он и его заместитель, полковник Н.М. Пилипец, проверили склады. В наличии 57 тысяч мин, из них 21 тысяча – противотанковые. Для трех армий нужно не менее 100 тысяч. Значит, нужно производить в день 300–350 тонн взрывчатки. Позвонили в Ленинградский трест, ведавший производством взрывчатки, выяснилось, что можно обеспечить лишь 25 тонн, да и то аммонала, а не ТНТ. Выяснилось, что на Ленинградских складах лишь 284 тонны ТНТ – нехватка вскоре заставила профессора Л.Н. Кузнецова проявить изобретательность: он разработал заменитель, используя «сигнал», смесь древесных опилок и селитры, который стали именовать «АК». Это – первая нехватка в Ленинграде. Но отнюдь не последняя.
Бычевский и Пилипец дали в Москву телеграмму, но получили ответ, которого и ожидали: «Центр не может обеспечить ваши нужды. Есть более важные фронты, чем ваш. Используйте местные ресурсы». Они объяснили положение М.В. Басову, заведующему промышленным отделом Ленинградского горкома. Басов, человек деловитый, немногословный, уже двое суток работал без сна.
«Картина ясна, – сказал Басов. – Вам на первые пять дней хватит 100 тысяч мин?»
«Хорошо бы!»
Он заказал 40 тысяч заводу «Аврора» и 60 тысяч деревообрабатывающему тресту. Если бы не хватило взрывчатки в тресте, ведавшем ее производством, он бы взял ее у местных строительных предприятий.
Население Ленинграда мобилизовали на строительство укреплений. Всем неработающим установили 8-часовый рабочий день – рыть окопы, строить убежища; заводским рабочим, после 11-часовой смены, – три часа. Фактически исчезло уже само понятие «рабочий день». Каждый житель отдавал производству и обороне по 14, 16, 18 часов ежедневно.
Исполком Ленинградского совета утвердил решение о мобилизации рядовых жителей Ленинграда, Пушкина, Колпина и Кронштадта (в обязательном порядке) на строительство полевых укреплений, окопов, противотанковых заграждений.
Военный совет фронта распорядился приостановить все крупное гражданское строительство, рабочую силу и технические средства направить на строительство укреплений. Самую многочисленную бригаду строителей Ленинградского метро в полном составе, вместе с главным инженером И.Г. Зубковым, отдали Бычевскому для участия в сооружении «железного кольца» вокруг Ленинграда. Прекращены были также работы на Верхнесвирской гидроэлектростанции, на электрозаводе, на электропередаточной линии.
В роковую пятницу 27 июня Жданов принял еще одно решение. Отныне в Ленинграде воспрещались гудки фабрик, паровозов, звуки церковных колоколов. Никаких других звуков, кроме сигнала воздушной тревоги. Вряд ли Жданов понимал, что недалек день, когда гудки не смогут звучать, оттого что не будет в городе ни электричества, ни пара.
Таким образом, когда на рассвете, на девятый день с начала войны, от Октябрьской товарной станции отошел поезд, увозивший драгоценные сокровища Эрмитажа (2 паровоза тянули 31 вагон), не было ни свистков, ни гудков.
Один из паровозов прокладывал путь. За ним следовал длинный состав: два мощных паровоза, бронированный вагон с наиболее ценными экспонатами, четыре соединенных пульмановских вагона с не менее ценными сокровищами, платформа с зенитной батареей, 22 товарных вагона, полные статуй, полотен, предметов искусства, два пассажирских вагона – один для сотрудников музея во главе с профессором В.Т. Левинсоном-Лессингом, другой – для военной охраны. И в завершение состава еще одна платформа с еще одной зенитной батареей.
Сначала поезд предназначался для эвакуации огромного Кировского оборонного завода. Но планы переменились, эвакуацию Кировского завода отложили, а грозный состав отдали профессору Орбели.
С утра во вторник Орбели, в синей спецовке, с приставшими к ней клочьями упаковочной ваты, руководил погрузкой ценностей.
«Святое семейство» Рембрандта, осторожно вынутое Николаем Михеевым из рамы, упакованное в ящик, укрепленное планками, обложенное многими слоями бумаги; картины Тициана, Джорджоне, Рубенса, Мурильо, Ван Дейка, Веласкеса, Эль Греко, да Винчи… И мадонны: «Мадонна Литта», «Мадонна Бенуа»; Рафаэль – «Мадонна Альба», маленькая «Мадонна Конестабиле» – все в золотых рамах; и огромное полотно размером 262 сантиметра в высоту, 205 сантиметров в ширину в отдельном тяжелом ящике – «Возвращение блудного сына» Рембрандта.
В конце ехали великая Афина Паллада, чудесная музейная коллекция алмазов, драгоценных камней, царских бриллиантов, древних золотых изделий. Ехала также мраморная Венера, приобретенная некогда Петром I, которую старые бояре прозвали «белый дьявол». Скульптура Петра, выполненная Растрелли, и его коллекция восковых фигур, упакованных в большие ящики, на которых черными буквами было написано: «Восковые фигуры – не бросать».
Много ящиков было сложено в Эрмитаже в огромном зале с двенадцатью колоннами, который называли иногда «Монетным залом». Красноармейцы и краснофлотцы погружали их на грузовики, тянувшиеся нескончаемой колонной мимо Зимнего дворца и Эрмитажа всю ночь 1 июля. Грузовики грохотали по Невскому проспекту в светлом сумраке – еще не кончились белые ночи.
Никогда еще в поезд не грузили такие ценности. Он медленно отходил от Октябрьской товарной станции. Орбели стоял в конце платформы у фонарного столба,
