из Лондона, Джерини и Торриджани — из Нюрнберга. Однако и в том, и в другом случае речь шла всего лишь о двух сторонах одного и того же явления — превращения торгово-промышленных и банковских слоев флорентийского населения в рантье и земельных собственников как на родине, так и за ее пределами. В конце XVI в. именно земля стала в Тоскане наиболее выгодной формой вложения капитала. Крупными землевладельцами были, во-первых, частные лица, вкладывавшие в приобретение земли накопленные в ходе торговой деятельности средства; во-вторых, церкви и монастыри (увеличению земельных угодий немало способствовали в эпоху Контрреформации «усердные слуги» Церкви); в-третьих, рыцарские и военные ордены, в частности учрежденный в 1561 г. Козимо I Медичи по случаю войны с неверными орден кавалеров СанСтефано; и наконец, в-четвертых, собственно семья великого герцога. Наряду с процессом концентрации земельной собственности все большее распространение получали такие формы присвоения земель, как фидеикомисс[230], майорат[231] и не подлежащее отчуждению церковное имущество. Кроме того, в этот период в Великом герцогстве Тосканском началась настоящая «гонка» за титулами и дворянскими привилегиями. Однако в отличие от других итальянских государств (например, Ломбардии или континентальных владений Венеции) возврат к земле не сопровождался здесь попытками повышения уровня сельского хозяйства. Поэтому (хотя серьезные исследования на этот счет отсутствуют) есть все основания полагать, что во второй половине XVI в. в сельском хозяйстве Тосканы царил застой. Увы, превратившись в земельных собственников, высшие слои общества Флоренции и Тосканы совсем не проявляли инициативы. Как банкиры или торговцы они были куда находчивее и изобретательнее. В их манере управления хозяйством упорядоченность оборачивалась ограниченностью, рачительность — скупостью. И если гордые предки флорентийских финансистов ценили утонченность и роскошь, то их потомки склонялись к умеренности и бережливости. Наверное, ни в одном итальянском городе в XVII в. не строили так мало, как во Флоренции. Образцы стиля барокко в столице Тосканы можно буквально пересчитать по пальцам.

Во всем Великом герцогстве на фоне общего кризиса и упадка было единственное исключение из правил. Речь идет о небывалом подъеме в последние 20 лет XVI в. города-порта Ливорно и его развитии на протяжении всего XVII в. Присоединенный в 1577 г. к владениям Фердинанда I Медичи, который немало содействовал обустройству его портовых сооружений, Ливорно быстро заполнился этнически пестрым и энергичным населением. Здесь жили и евреи, и византийцы, и англичане. Очень скоро город стал одним из самых активных центров Средиземноморья, чем он в значительной мере обязан Фердинанду Медичи. Последний не только содействовал массовой иммиграции, но и объявил Ливорно porto franco[232]. Особенно энергично развернули здесь свою деятельность англичане и голландцы, чью конкуренцию довольно скоро ощутили и Генуя, и Марсель. Кроме того, развитию и процветанию Ливорно способствовал тот факт, что он стал одним из важнейших центров экономической войны.

Однако не следует забывать, что этот город представлял собой всего лишь исключение из правил. Что же касается торговых и экономических связей тосканского порта с hinterland, то они были довольно скудны. Не без основания положение Ливорно в Тоскане нередко сравнивали со взаимоотношениями Сингапура и Гонконга с Малайзией или Китаем в ХХ в. В целом же в конце XVI в. Великое герцогство Тосканское представляло собой государство, жители которого существовали в основном на ренту, разумно и осторожно распоряжаясь накопленными богатствами. Причем речь идет не только о материальных ценностях, но и о солидном духовном и культурном багаже.

Флорентийская культура второй половины XVI в. все еще вызывает уважение и восхищение. Достаточно вспомнить, что именно во Флоренции происходило формирование Галилео Галилея (1564–1619) и протекала его научная деятельность. Его отец, Винченцо, известный музыкант и теоретик в этой области, был одним из организаторов Флорентийской камераты, с которой традиционно связывают обновление итальянской музыки и рождение жанра мелодрамы. Кто знает, вероятно, на гениальные математические способности сына в какой-то мере повлиял музыкальный талант его отца. В любви первого к изучению небесных сфер, а второго — к нотам чувствуется пристрастие к порядку, пропорциональности, стремление к гармонии. Однако это лишь вершины возможного, исключение из правил, а никак не общее явление. Если же оценивать ситуацию в целом, то нельзя не признать, что и в культурной жизни Флоренции конца XVI в. отчетливо проявилась тенденция к застою и утрате ведущих позиций. Тосканская столица все больше погружалась в созерцание былого величия, что, в частности, наложило отпечаток на деятельность возникших при содействии великих герцогов-меценатов академий. Речь идет о флорентийской Платоновской академии времен Козимо I Медичи и об Академии делла Круска («заботящаяся о чистоте языка») при Фердинанде I. Уже с самого начала основная задача этих институтов заключалась в прославлении культурного наследия города, его литературы, писателей и тосканского наречия. Так, «Похвальная речь флорентийскому языку» Леонардо Сальвиати стала подражанием речи в защиту флорентийского языка Карло Ленцони. Возможно, первым научным исследователем творчества Данте в истории итальянской культуры следует считать Винченцо Боргини. В 1612 г. члены Академии делла Круска выпустили первое издание своего «Словаря итальянского языка». Доказывая в нем превосходство флорентийского диалекта над другими наречиями, они рассчитывали поставить точку в вопросе об итальянском литературном языке.

Наряду с этими именами нельзя не упомянуть имя знаменитого уроженца Ареццо Джорджо Вазари. Он был не только официальным архитектором великого герцогства Медичи, но и автором труда «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Это произведение не просто первая попытка создать цельную и последовательную историю итальянского искусства от Чимабуэ[233] до XVI в. В первом издании, увидевшем свет в 1550 г., содержалось довольно стройное теоретическое обоснование превосходства флорентийского искусства. Однако в строки, воспевающие великое прошлое Флоренции, закралась едва заметная грусть. Близилась к концу целая эпоха в истории Флорентийского государства, наступало время творческого бессилия и ностальгии по прошлому. В книге присутствует и некоторый оттенок провинциализма, нашедший свое отражение в тенденции замыкаться на себе и чувстве самодостаточности. Подобные настроения представляют собой прямую противоположность мироощущению великих мыслителей и художников былой Флоренции, открытых миру и готовых принять любые новшества. Таким образом, «флорентизм» возник именно тогда, когда сама Флоренция уже почти перестала быть одной из интеллектуальных столиц Европы и начала превращаться в рядовую итальянскую провинцию.

Пьемонт и Савойская династия

Возможно, читатель несколько удивлен тем, что в моей книге Пьемонт и его правители упоминались до этого редко и вскользь, а между тем