но и это не помогло восстановить в стране порядок и спокойствие. По своему размаху и формам в последние десятилетия XVI в. это движение было совершенно новым и неслыханным явлением. В 1585–1592 и 1596–1600 гг. неаполитанский «бандитизм» (как, впрочем, и аналогичные выступления в Папском государстве) стал поистине массовым движением, охватившим самые широкие слои сельского населения. В нем участвовали не только отчаявшиеся и обездоленные элементы, но и самые зажиточные из «массариев» и представители низшего духовенства. Операции против предводителей восставших (в частности, против Марко Шарры[218], действовавшего в Абруццах) очень скоро превратились в настоящие войны, сопровождавшиеся взятием городов, сражениями и осадами. И лишь в тех случаях, когда неаполитанскому вице-королю удавалось скоординировать свои действия с папским правительством, победа оказывалась на его стороне.

В условиях начавшейся экономической депрессии и роста социальной напряженности, что вызвало поляризацию политических убеждений на крайне консервативные и крайне радикальные, все сильнее сужалось поле деятельности промежуточных слоев населения. С каждым днем таяли надежды на осуществление требований «реформы». А потому неудивительно, что голос калабрийца Антонио Серры[219] не был услышан. Проведя большую часть жизни в тюрьме и написав там трактат по экономике, он установил, что причина экономических затруднений королевства кроется в слабости торгово-ремесленного класса и связанной с этим отсталости политической структуры общества. Что же касается попыток средних слоев Неаполя, наиболее влиятельным идеологом которых был юрист Джулио Дженоино, склонить вицекороля — герцога Осуну к политике реформ, то их неудачный исход был предопределен. Обвиненный баронами мадридского двора в измене, в 1618 г. герцог был отозван на родину. С тех пор южноитальянское общество неуклонно двигалось навстречу великому кризису 1647 г.

В целом истории Сицилийского и Неаполитанского вице-королевств на протяжении XVI в. не многим различались между собой. Политический строй на Сицилии также представлял собой двоевластие вице-короля и баронов. Последние безраздельно хозяйничали в сицилийском парламенте. В 1516–1517 гг. они дважды восставали против присланного на остров Фердинандом Католиком вице-короля Монкады[220], давая понять, что не потерпят вмешательства испанской короны в свои права и прерогативы. Преемники Монкады запомнили этот урок, и, говорят, сам герцог Оливарес[221] нередко напоминал им, что «на Сицилии при поддержке баронов вы — всё, без них вы — ничто». Таким образом, несмотря на все усилия, справиться с мятежным баронством не удалось ни Карлу V, ни впоследствии Филиппу II.

Между тем мимолетное «бабье лето» наступило и на Сицилии. В 1501–1583 гг. население острова, за исключением жителей столицы и Мессины, возросло с 502 761 до 801 401 человека. В эти годы заметно увеличился экспорт зерна — основной статьи сицилийского дохода. Однако благоприятная экономическая конъюнктура длилась недолго, и причина тому — существовавшая на острове социально-политическая организация общества. В историю вошли неурожайные 1575–1577 годы. Наступили тяжелые времена экономического упадка. В конце XVI в. Сицилия практически полностью утратила положение крупнейшего экспортера зерна. Это явилось следствием демографического роста и конкуренции северных и восточных производителей, а также результатом истощения земли и отсталой техники земледелия, что обуславливалось низким уровнем развития общественных отношений в деревне.

Как уже неоднократно отмечалось, благодаря своему географическому положению Ломбардия занимала совершенно особое место среди испанских владений в Италии. Эта область была основным связующим звеном габсбургской системы между Средиземноморьем и германским миром. Поэтому из всех итальянских провинций Ломбардия в наибольшей степени пострадала в ходе войн первых десятилетий XVI в.: здесь находятся места знаменитых сражений — Мариньяно и Павия. Эта ситуация повторилась в первой половине XVII в., когда ключевыми позициями противоборствующих сторон накануне и во время Тридцатилетней войны стали Монферрато[222] и Вальтелина[223]. Однако на протяжении длительного периода «испанского преобладания» Ломбардия извлекла из своего положения немало выгод. Близость Генуи и приоритетные позиции генуэзских банкиров в империи Карла V способствовали превращению этой области в стратегически важный регион европейской экономики. Поэтому во второй половине XVI в. Милан стал излюбленным городом крупнейших генуэзских банкиров; некоторые из них переселились сюда на постоянное жительство и возвели в ломбардской столице роскошные особняки. Самым известным из них стал построенный в 1558 г. Палаццо Марино. Так взлет демографической кривой (население Милана увеличилось с 80 тыс. человек в 1542 г. до 112 тыс. в 1592 г.) сопровождался строительной лихорадкой. Однако в отличие от Неаполя рост населения в Ломбардии основывался на бурном развитии ремесел. В то время заметно возросла производительность традиционных отраслей миланской промышленности — сукноделия, шелкоделия, малой металлургии, изготовления дорогих тканей, — а также молодого многообещающего типографского дела.

Однако, как известно, основной и наименее «проблемной» отраслью ломбардской экономики было сельское хозяйство плодородной Паданской равнины. Во второй половине XVI в. оно в значительной мере избавилось от нанесенных войнами ран и вступило в полосу расцвета, начавшегося еще в эпоху коммун. Неслучайно два крупнейших агронома того времени — Агостино Галло и Камилло Тарелло были уроженцами соседней с Миланским государством провинции Бреши. В своих трудах они нередко обращались к опыту высокоразвитых аграрных систем Нижней Ломбардии.

В обществе, основным богатством которого считалась прежде всего земля, собственность (независимо от того, когда она была приобретена) неизбежно становилась признаком респектабельности и политического престижа. Так, ломбардский патрициат являлся и считал себя в первую очередь сословием землевладельцев. Его привилегии значительно расширились после издания Карлом V в 1541 г. Конституции, согласно которой представители знати смогли занимать высокие посты и получили доступ в высшие административные органы управления, в том числе в миланский сенат, созданный Людовиком XII по образцу французского парламента. Наиболее ярким свидетельством принадлежности патрициата Ломбардии к сословию земельных собственников был тот факт, что в 1593 г. Коллегия юристов знати (Collegio dei nobili giureconsulti), настоящая кузница государственных чиновников, исключила из своих рядов тех, кто занимался торговой деятельностью. Вместе с тем ломбардский патрициат кардинально отличался от неаполитанского и сицилийского баронства. Причем это различие состояло не только в большей концентрации собственности, но и в том, что он вкладывал в понятие привилегированного правящего класса. Определяющее влияние на формирование идеологии ломбардского патрициата оказал видный итальянский религиозный деятель того периода кардинал Карло Борромео, являвшийся в 1565–1584 гг. архиепископом Милана. После смерти своего дяди, папы Пия IV, Карло Борромео покинул римскую курию и отправился в Милан с твердым намерением превратить родной город в столицу Контрреформации — и прибыл вовремя, чтобы освятить новый кафедральный собор, строительство которого было начато двумя веками ранее. Никто не имел столько шансов на успех в этом предприятии, как он. В силу своей нетерпимости, а также