Вместе с тем, жестокие по отношению к изменникам, испанские монархи и вице-короли умели щедро вознаграждать преданных себе людей. Они вовсе не стремились полностью ликвидировать прерогативы и права неаполитанского баронства. Дважды, в 1510 и 1574 г., во время жесточайших выступлений баронов Неаполя, они отказывались ввести в вице-королевстве инквизицию по испанскому образцу, лишив себя тем самым инструмента власти, чья эффективность была с успехом доказана в самой Испании. Более того, существующие в королевстве органы власти, куда входили исключительно представители знати — парламент и Совет выборных Неаполя, сохранили все свои прерогативы, включая участие в обсуждении вопроса о введении новых налогов. Наконец, согласно эдикту 1550 г., основные институты вице-королевства— Государственный совет, Совет при вице-короле (Collaterale), Главное казначейство — должны были состоять главным образом из подданных королевства, преимущественно выходцев из высших слоев общества. Последние могли получить высокие чины в армии или сделать карьеру на службе у короля. С конца XVI в. многие представители неаполитанской знати прославились на полях сражений во Фландрии и в годы Тридцатилетней войны (1618–1648). Это не только способствовало появлению доблестных воинов, но и ограждало испанскую монархию от возможных мятежей со стороны строптивого неаполитанского баронства.

Таким образом, укрепление власти вице-королей не привело к качественному изменению традиционной политической структуры королевства. Она характеризовалась, в сущности, двоевластием баронства и короны и представляла собой абсолютную монархию с сильно выраженными элементами аристократического правления. А так как в Мадриде господствовала та же система, то неудивительно, что провинция управлялась по тем же законам, что и метрополия. Однако возникает вопрос: до каких пор подобная политическая структура могла сдерживать развитие новых сил и новых общественных отношений?

После вызванного кризисом XIV–XV вв. «кровопускания» жизнь в Южной Италии стала постепенно входить в свои берега, что не замедлило сказаться на социально-экономическом положении Юга. Начиная с 1530 г., когда этот регион перестал быть ареной франко-испанских противоречий, в Неаполитанском королевстве также наступило «бабье лето», и ярчайшим свидетельством тому служит взлет демографической кривой. Так, с 1532 по 1599 г. число налогоплательщиков, не считая собственно жителей Неаполя, возросло с 315 до 540 тысяч. Сам же Неаполь стал в эти десятилетия крупным центром. В конце XVI в. он насчитывал 200 тыс. жителей и был одним из самых оживленных городов Европы. Его облик претерпел значительные изменения: долгое время главная городская улица носила имя Педро де Толедо, по приказу которого она и была построена.

Пример Неаполитанского королевства в XVI в. лишний раз подтверждает справедливость утверждения о том, что стремительный демографический рост и процесс ускоренной урбанизации совпадают с периодами благоприятной экономической конъюнктуры и производственной активности. Благодаря недавно вышедшим в свет исследованиям наиболее изученной областью королевства является сегодня Калабрия, и имеющиеся в нашем распоряжении данные о ее развитии в этот период позволяют сделать вывод о взаимозависимости процессов роста населения и экономической экспансии. Так, в 1505–1561 гг. параллельно сувеличением вдвое численности податных «очагов» (соответственно с 50 669 до 105 493) удвоилась выработка шелковой пряжи, возросло производство зерновых и оливок. Бурными темпами развивалось животноводство. Таким образом, если эти данные действительно соответствуют общей картине экономического развития Юга в XVI в. (что, на наш взгляд, не вызывает сомнений), нетрудно догадаться, насколько было заинтересовано Неаполитанское королевство в возобновлении на более широкой основе поставок своей сельскохозяйственной продукции на рынки Северной Италии. Несмотря на некоторые различия в оценках, имеющиеся в нашем распоряжении факты свидетельствуют о широком размахе внешней торговли итальянского Юга. В самом деле, не следует забывать, что это были годы взлета и, более того, «революции цен». В сложившейся ситуации, когда южноитальянское общество избавилось на некоторое время от извечной нужды и феодальной анархии, для среднего класса, занятого в торгово-финансовой области и ремесленничестве, открылись большие возможности для роста и социального продвижения. Конечно, как и при первых королях Анжуйской династии, в сфере торгового посредничества и кредита по-прежнему хозяйничали иностранцы, с той лишь разницей, что на смену флорентийцам и евреям, изгнанным из Неаполитанского королевства Педро де Толедо (он и в этом проявил себя как ревностный исполнитель приказов своего короля-католика), пришли генуэзцы. Благодаря тому что Андреа Дориа поддержал Испанию в критический момент экспедиции виконта де Лотрека, уроженцы Генуи получили земли и прерогативы, отобранные у той части баронства, которая встала на сторону Франции. Вместе с тем, несмотря на привилегированное положение генуэзцев, определенные перспективы развития в торгово-ремесленной сфере (в основном в столице) были и у представителей местной буржуазии. Однако серьезным препятствием на этом пути стала политическая структура королевства. Достаточно привести следующий пример: в Совете выборных Неаполя на пятерых представителей знати приходился всего лишь один «выборный от народа». Фердинанд Католик и его последователи были категорически против того, чтобы голос народного избранника приравнивался к четырем голосам знати.

В мае 1585 г., когда во всех испанских владениях еще не утихли вызванные Нидерландской революцией волнения, отдельные слои неаполитанской буржуазии не преминули присоединиться к вспыхнувшему из-за подорожания хлеба народному восстанию и потребовали уравнять в правах выборных знати и «выборных от народа». Но безуспешно: мятеж подавили, и 12 тыс. жителей Неаполя (цифра по тем временам немалая!) были вынуждены покинуть город.

Между тем народные волнения не прекращались. Наступали новые времена, истекал краткий период «бабьего лета». Так, в конце XVI в. в Неаполитанском королевстве появились все признаки ухудшения экономической ситуации. После тяжелой эпидемии чумы 1576 г. один за другим последовали неурожайные годы, сократился демографический рост и пошла на убыль вызванная в результате «революции цен» экономическая эйфория. В этих условиях привилегированные сословия были вынуждены упрочить свои позиции: бароны стали посягать на прерогативы общины, реакционная Церковь Контрреформации с рвением взялась за дело восстановления и реорганизации своих земельных богатств, а Государство усилило и без того тяжелый налоговый гнет.

Одновременное давление с нескольких сторон не могло не вызвать широкой волны народного протеста. В конце XVI в. в Неаполитанском королевстве возросло число мятежей и восстаний. Самое знаменитое из них, довольно разнородное по своему социально-политическому составу возглавил в 1599 г. Томмазо Кампанелла (1568–1639). Восставших объединял «милленаристский» тезис о том, что «новый век» приведет к «изменению государства». Мятеж был подавлен, а Кампанелла на многие годы оказался в неаполитанской тюрьме. Однако наиболее распространенной формой протеста крестьянства стал так называемый «бандитизм», достигший поистине невиданного размаха. Пытаясь справиться с мятежниками, вице-король Педро де Толедо уничтожил 18 тыс. человек,