советам канцлера и министерства иностранных дел. В большей степени, чем любой из его двоюродных братьев-императоров, он считал встречи и переписку с другими царственными особами, которые были частью регулярного ритуала взаимоотношений между монархиями, уникальным дипломатическим ресурсом, который можно использовать в интересах своей страны[523]. Как и Николай II, Вильгельм часто – особенно в первые годы своего правления – консультировался с «фаворитами» за спиной своих министров, поощрял фракционные раздоры, чтобы подорвать единство правительства, и излагал взгляды, которые не были согласованы с соответствующими министрами или расходились с текущим политическим курсом.

Именно этим последним – несогласованными выступлениями с несанкционированными политическими заявлениями – кайзер завоевал самое враждебное отношение как со стороны современников, так и со стороны историков[524]. Не может быть никаких сомнений в эксцентричности как тона, так и содержания множества высказываний кайзера в телеграммах, письмах, комментариях на полях, беседах, интервью и выступлениях на внешнеполитические и внутриполитические темы. Сам по себе их исключительный объем примечателен: кайзер говорил, писал, телеграфировал, комментировал и разглагольствовал более или менее непрерывно в течение тридцати лет своего правления, и огромная часть всего этого потока высказываний была записана и сохранена для потомков. Некоторые высказывания были безвкусными или неуместными. В качестве иллюстрации – два примера, оба связаны с Соединенными Штатами. 4 апреля 1906 года кайзер Вильгельм II был гостем на ужине в посольстве США в Берлине. Во время оживленной беседы кайзер заговорил о необходимости обеспечить больше места для быстро растущего населения Германии, которое на момент его вступления на престол насчитывало, как он сказал послу, около 40 миллионов человек, а сейчас составляет уже около 60 миллионов. Это хорошо само по себе, но в ближайшие двадцать лет должен остро встать продовольственный вопрос. С другой стороны, значительная часть Франции кажется недонаселенной и нуждается в развитии; возможно, следует спросить французское правительство, не будут ли они против отодвинуть свою границу на запад, чтобы разместить излишек немцев? Эта глупая болтовня (которая, как мы можем предположить, велась в шутку) была всерьез запротоколирована одним из его собеседников и отправлена в Вашингтон с ближайшей дипломатической почтой[525]. Другой пример – ноябрь 1908 года, когда в прессе интенсивно обсуждалась возможность войны между США и Японией. Взволнованный этой перспективой и стремясь снискать расположение атлантической державы, кайзер направил письмо президенту Рузвельту, предлагая ему – на этот раз со всей серьезностью – разместить прусский армейский корпус на побережье Калифорнии[526].

Каков будет результат подобных высказываний в актуальной политике? Любой министр иностранных дел или посол в современной демократии, который пустился бы в такие крайне неуместные рассуждения или фантазии, был бы немедленно уволен или отозван. Но насколько действительно важны были эти монаршие оплошности в широком плане? Крайняя непоследовательность высказываний кайзера затрудняет оценку их влияния. Если бы Вильгельм имел ясное и последовательное видение политики, которую проводил, мы могли бы просто соизмерить намерения с результатами, но его намерения всегда были неопределенными, а его внимание не фокусировалось надолго на чем-то одном. В конце 1890-х кайзер с энтузиазмом ухватился за проект по созданию «Новой Германии» (Neudeutschland) в Бразилии и «нетерпеливо потребовал», чтобы миграция в этот регион поощрялась и увеличивалась как можно быстрее – разумеется, из этой затеи ничего не вышло. В 1899 году он сообщил Сесилу Родсу, что намерен превратить «Месопотамию» в немецкую колонию. В 1900 году, во время Боксерского восстания, он выдвигает предложение, чтобы немцы отправили в Китай целый армейский корпус с целью раздела страны. В 1903 году он еще раз заявил: «Наша цель – Латинская Америка!» и призвал главный морской штаб – у которого, по-видимому, не было более достойных занятий – подготовить планы вторжения на Кубу, Пуэрто-Рико и Нью-Йорк, планы, которые были заведомо пустой тратой времени, поскольку (среди прочего) Генеральный штаб никогда не согласился бы предоставить необходимые войска[527].

Кайзер подхватывал идеи, воодушевлялся ими, затем они ему наскучивали или он в них разочаровывался и отбрасывал. Он мог целую неделю злиться на русского царя, но уже на следующей он вновь был очарован им[528]. Он составлял бесконечные проекты союзов: с Россией и Францией против Японии и Великобритании; с Россией, Великобританией и Францией против США; с Китаем и Америкой против Японии и Тройственной Антанты, или с Японией и США против Антанты и т. д.[529] Осенью 1896 года, когда отношения между Великобританией и Германией охладились из-за напряженности по поводу статуса Трансвааля, кайзер предложил создать континентальную лигу с Францией и Россией для совместной защиты колониальных владений от Британии. Практически в то же время он играл в идею устранения причин конфликта с Великобританией, просто отказавшись от всех немецких колоний, кроме тех, что были в Восточной Африке. Но к весне 1897 года Вильгельм отказался от этой идеи и предложил Германии установить более тесные отношения с Францией[530].

Вильгельм не довольствовался тем, что писал своим министрам записки и резолюции, он также напрямую высказывал свои идеи представителям иностранных держав. Иногда его выступления противоречили направлению официальной политики, иногда они поддерживали ее. Иногда он воодушевлялся настолько, что получалась пародия на официальную точку зрения. В 1890 году, когда министерство иностранных дел охладило отношения с французами, Вильгельм снова приложил усилия к их потеплению. Он сделал то же самое во время марокканского кризиса 1905 года – пока министерство иностранных дел усиливало давление на Париж, Вильгельм заверил различных иностранных генералов и журналистов и бывшего французского посланника, что он стремится к примирению с Францией и не собирается рисковать войной из-за Марокко. В марте, накануне своего отъезда в Танжер, кайзер выступил в Бремене с речью, в которой объявил, что уроки истории научили его «никогда не стремиться к пустой власти над миром». Он добавил, что Германская империя должна заслужить «абсолютное доверие как спокойный, честный и мирный сосед». Ряд высокопоставленных политических деятелей – особенно среди ястребов в военном командовании – считали, что эта речь сорвала планы официально проводимой в Марокко политики[531].

В январе 1904 года, сидя рядом с королем Бельгии Леопольдом (который приехал в Берлин, чтобы отпраздновать день рождения Вильгельма) на торжественном ужине, Вильгельм воспользовался случаем, чтобы сообщить ему, что он ожидает, что Бельгия встанет на сторону Германии в случае войны с Францией. Если бельгийский король решит поддержать Германию, пообещал Вильгельм, бельгийцы получат новые территории на севере Франции, а Вильгельм наградит бельгийского короля «короной старой Бургундии». Когда опешивший Леопольд ответил, что его министры и бельгийский парламент вряд ли примут такой фантастический и дерзкий план, Вильгельм возразил, что не может уважать монарха, который считает себя ответственным перед министрами и депутатами, а не перед Господом Богом. Если бельгийский король не проявит большую настойчивость, кайзер будет вынужден действовать «исходя из чисто стратегических принципов» – другими словами, вторгнуться в Бельгию и оккупировать ее. Говорят, что Леопольд был так расстроен этими замечаниями, что, вставая со своего места в конце трапезы, надел шлем задом наперед[532].

Именно из-за подобных эпизодов министры Вильгельма стремились держать его в стороне от процесса принятия решений. Отсюда вытекает и поразительный факт, что самое важное внешнеполитическое решение во время правления Вильгельма – не продлевать договор перестраховки с Россией в 1890 году – было принято без участия и без предварительного уведомления кайзера[533]. Летом 1905 года канцлер Бернгард фон Бюлов доверил Вильгельму задачу представить Николаю II предложение о союзе у финского побережья в Бьоркё, а по возвращении кайзера обнаружил, что Вильгельм осмелился внести изменения в проект договора. В ответ канцлер подал в отставку. Напуганный перспективой того, что его бросит самый могущественный чиновник, Вильгельм немедленно отступил; Бюлов согласился остаться на своем посту, и поправка к договору была снята[534].

Кайзер постоянно жаловался на то, что его не допускают к принятию решений, отказывают в доступе к важным дипломатическим документам. Он бывал особенно расстроен, когда сотрудники внешнеполитического ведомства требовали подвергнуть досмотру его личную переписку с главами иностранных государств. Например, разразился скандал, когда в 1908 году посол Германии в Вашингтоне Шпек фон Штернбург отказался передать Рузвельту письмо Вильгельма, в котором кайзер выражал свое глубокое восхищение американским президентом. Дипломатов беспокоило не политическое содержание письма, а скорее эксцентричность и незрелость его