Я вхожу и только открываю рот, как один из них достает телефон из кармана и начинает набирать сообщение. Другой некоторое время смотрит на меня, но вскоре переводит взгляд в окно. Мои мысли перескакивают с Илии на человека с телефоном и на того, что созерцает деревья, – словно телевизор переключается между каналами.

– Ну все, спасибо, – произносит один из них, и повисает тишина.

* * *

– Прекрасно выглядишь, – сказала Анджела, когда я пришла на занятие. – Какие красивые серьги!

– Не переживайте, я не настолько ранимая. Меня не нужно утешать комплиментами.

Получив отказы по электронной почте, я настрочила Анджеле слезливое письмо.

«Выше нос! – написала она. – Поговорим в понедельник. Чмоки».

– Но серьги мне правда нравятся, – сказала она. – Подарок от кавалера?

– Ага.

Макс купил их мне на рынке Спиталфилдс, на который мы однажды вечером отправились вместе. Он искал какую-то особую лампу для дома и надеялся найти ее у одного знакомого торговца, но у того лампы не оказалось. Мы побродили по рынку и остановились перед шкатулкой с украшениями в стиле ар-деко. «Тебе что-нибудь нравится?» – спросил Макс, и я заметалась, опасаясь выбрать что-нибудь, по его мнению, вульгарное, пытаясь угадать, что придется ему по вкусу, но, когда я указала на сережки, он сказал: «Отличный выбор». С тех пор я носила их каждый день. Словно печать его одобрения.

– Эх, повезло! – сказала Анджела. – Ты держись за него. Между нами, девочками, богатый любовник – незаменимое приобретение для начинающей певицы. Ну, теперь рассказывай о прослушиваниях. Как ты пела, по твоим собственным ощущениям?

Я пожала плечами.

– Да вообще-то хорошо, – сказала я. – По-моему, все было нормально. Тут дело в чем-то другом.

– Ну а все прочее и не важно, Анна. Если ты сходишь на двадцать прослушиваний и будешь петь так замечательно, как только можешь, одну роль ты, возможно, получишь, и даже не пытайся угадать, почему тебе не дали все остальные. Но, как говорил король Лир, «это путь к безумию»[2]. Надо быть сильной, сама знаешь. Да что с тобой? Тебе вроде бы не свойственны пораженческие настроения…

– Со мной все в порядке, – сказала я, хотя чувствовала, что вот-вот разревусь, сама не зная почему. – Наверное, просто устала.

Все занятие мы работали над «Богемой», и в конце Анджела обняла меня.

– У тебя отлично получается, – сказала она. – Правда. Мне незачем тебе лгать.

– Спасибо.

– Тебе нужно научиться как-то справляться с поражениями, чтобы они не выбивали тебя из колеи. Не хочу тебя поучать, Анна, но в нашей сфере и так слишком много народу, и лично тебя никто нигде не ждет. Печально, но факт. Пробиваться придется самой, никто другой за тебя этого не сделает. Твоя карьера всерьез интересует только тебя, меня и твою маму.

Когда мне было восемнадцать и я сказала маме, что собираюсь поступать в музыкальный колледж, она спросила: «А как же университет? – А потом заявила: – У нас нет на это денег, Анна, ты же знаешь». Когда я объяснила, что это тоже высшее образование и я могу взять кредит, она явно была разочарована.

– Маму моя карьера тоже не особо интересует, – сказала я.

– Ну, – отозвалась Анджела, – суть ты уловила.

Вечером Макс повел меня в ресторан. Я надеялась, что он забудет спросить про прослушивания, но он сразу же поднял эту тему. Все прошло хорошо, сказала я, но ролей мне не предложили.

– Обидно! А почему?

– Не знаю. Пела я хорошо. Может, типаж не подошел.

– Интересно, – сказал он. – Когда я беру людей на работу, я в первую очередь смотрю на то, какое впечатление они производят. Как говорят. Насколько обаятельны. Вызывают ли симпатию. И чаще всего это не тот человек, у которого лучшее резюме.

– Я что, произвожу какое-то не такое впечатление?

– Что? Да я же не об этом! Впечатление как впечатление. Да и потом откуда мне знать? Я же тебя на прослушиваниях никогда не видел. Но, наверное, тут есть о чем задуматься.

Я чувствовала, что он пристально изучает меня, оценивает, чего я стою, – словно я украшение, над покупкой которого он раздумывает: смотрит камень на свет, проверяет на чистоту и блеск, пытаясь понять, сможет ли впоследствии выручить за него больше, чем отдаст сейчас.

Но потом он сказал:

– Ну будут же и другие прослушивания, другие возможности. В каком-то смысле это лотерея, верно?

Я подумала, что была к нему несправедлива, представляла его себе хуже, чем он есть.

* * *

Макс был в хорошем настроении. Выходные провел в своем оксфордском доме – устанавливал кухню.

– Сам? – спросила я.

– По большей части да. У меня есть помощник, он делает то, чего я не умею.

– Вот это да! Я-то всегда считала, что в быту ты совершенно беспомощен.

Он не донес бокал с вином до рта, замер и бросил на меня такой взгляд, что я подумала: ну все, я пропала, это ж надо так влипнуть. И живо вспомнила, что под одеждой я совершенно голая. Смотреть так на женщину – за гранью приличий, во всяком случае здесь, на людях, у всех на виду.

– Ничего ты такого не считала, – сказал он.

И сделал глоток вина.

– Я всегда мечтал построить дом с нуля, – заявил он. – Может, когда-нибудь и получится. Но и сейчас я достаточно близок к этому.

– Интересно было бы посмотреть.

Я вообще не могла себе представить, какой он, этот его дом. Старый? Новый? Голые белые стены, чистые линии и ничего лишнего? Или деревянная обшивка и антикварная мебель? Я терялась в догадках, но мне казалось важным это выяснить, словно через дом я смогу как-то понять и его самого. Но сколько бы я ни намекала, что не прочь там побывать, он всегда уходил от ответа.

– Там ужасный беспорядок, – сказал он. – Гостей принимать рано.

– Ты видел мое предыдущее жилье, – надавила я. – У тебя точно не хуже.

Он засмеялся:

– Ну, если так рассуждать, то да. Но все равно я большую часть выходных занимался ремонтом. Ты бы там заскучала. В Лондоне у тебя наверняка больше развлечений.

С некоторых пор я стала сочинять, как провожу время без него, расписывала, на какие классные вечеринки хожу и какой у меня интересный, разнообразный круг общения. Хотела показать ему, что живу полной жизнью и он – лишь дополнение к ней, а не наоборот. Но он так улыбнулся, что я поняла – он видит меня насквозь. И прекрасно знает, что мое существование вращается вокруг него, а в его отсутствие становится пустым и блеклым.

Я сказала: