Оберштурмбанфюрер пошевелился в кресле.

— Все эти бумаги, — похлопал он ладонью по полированной поверхности стола, — забрать и внимательно прочитать. Они нам еще пригодятся.

Началось это давно. Через несколько дней после нападения фашистской Германии на Советский Союз пункт радиоперехвата абвера в Кранце зарегистрировал новый передатчик. Едва удалось определить его пеленг: норд — 14 градусов.

«КЛС от ПТ-Икс», — так заканчивалась перехваченная радиограмма.

Вскоре неизвестная рация надолго замолчала, но через месяц стала вести чуть ли не регулярные передачи. Сотрудники абвера, наконец, точно определили ее местонахождение — Брюссель, а запеленговав КЛС, схватились за голову: рация вела передачи на Москву.

Расшифровать радиограммы ПТ-Икс так и не удалось: специалисты из функабвера[4] полагали, что для сокрытия текстов радист использовал метод, с помощью которого можно зашифровать до пяти тысяч средних по объему сообщений без повторения комбинаций цифр.

Несколько раций с такими же позывными — ПТ-Икс — заработали в районе Парижа, а также в Швейцарии. Для борьбы с ними была сформирована специальная команда гестапо, абвера и СД, которую возглавил лучший специалист РСХА[5] гауптштурмфюрер СС Гейнц Ланвиц. Команде подчинили первую роту радионаблюдения абвера, ее вооружили всеми техническими новинками, какие только имела имперская радиопромышленность. У специалистов Ланвица был даже индукционный пеленгатор, который реагировал не на сигналы рации, а на ее магнитное силовое поле.

Два радиовзвода «команды Ланвица» систематически, квадрат за квадратом прочесывали Брюссель. Мощные «Майбахи» с рамками пеленгаторов над кабинами кружили по городу, медленно продвигаясь к центру. Кроме них, в поисках участвовали радиопосты — изобретение «команды Ланвица». Замаскированные под ремонтные передвижные пункты компании «Пост-Бельжик», они стояли на улицах города, а переодетые в гражданское солдаты, делая вид, что ремонтируют телефонные кабели, на самом деле днем и ночью следили за эфиром.

Кольцо вокруг рации сужалось, но окончательно определить, где же именно работает ПТ-Икс, специалисты Ланвица так и не могли.

Неведомый радист работал виртуозно, по сложной схеме. Разные дни месяца имели свои часы передач, каждый выход — свою частоту. Время и частоты сдвигались по заранее определенной шкале — самые опытные операторы едва могли засечь сигнал. Бывало, что «Майбахи» передвигались за день всего на три-четыре десятка метров…

Ланвиц, чья резиденция была в Париже, специальным самолетом прилетел в Брюссель и приказал собрать операторов. Он стоял перед ними подтянутый, в безупречном мундире и сапогах, отражающих солнечные блики. Только что позавтракав, он выпил чашечку кофе и был доволен собой, ясным днем, наконец выдавшимся после долгих осенних дождей, и той властью, которой наделил его фюрер, вселившей в него уверенность и вознесшей над человеческим отребьем, которое составляло население этой бывшей когда-то столицы. Да, бывшей — всякие разговоры о бельгийском суверенитете Ланвиц считал пустопорожней болтовней. Он и сейчас хозяин здесь, а пройдет время, и империя распространится вдоль всего побережья — Атлантический океан будет лизать, как домашний пес, тело огромного «Третьего рейха».

Ланвиц стоял, расставив ноги и заложив большие пальцы обеих рук за пояс. Он улыбался, представив арийского великана, ступившего одной ногой в блестящем сапоге за Урал, другой — на Балканы и погрузившего одновременно руки в теплые воды Атлантики. Малейшего его движения хватило бы, чтобы утопить Англию, и они сделают это, ибо пока существует напыщенный Альбион, ни один истинный немец не может спать спокойно.

Пауза затягивалась, но Ланвиц, не замечая времени, мечтательно улыбался, и его улыбающееся лицо странно контрастировало с мрачными физиономиями подчиненных — эта пауза явно шла гауптштурмфюреру на пользу, потому что создавала напряженность и угнетала людей.

Глядя на них, Ланвиц нашел единственно возможные в такой ситуации слова. Точнее, он не искал их, они были продолжением тех мыслей об арийском великане, навеянные хорошим настроением и уверенностью в своих силах. Слова его сыпались, как удары, как пощечины.

— Я думал, — говорил Ланвиц, — что возглавляю лучших специалистов рейха, а фактически имею дело со сборищем кретинов, не умеющих выявить и уничтожить кукую-то паршивую рацию. Я подчеркиваю — одну рацию, ведущую передачи с постоянного места. Вы понимаете, о чем я говорю, господа?

Вопрос был чисто риторический, и конечно никто не осмелился ответить гауптштурмфюреру. А Ланвиц полюбовался солнечным бликом, игравшем на носке его сапога, и угрожающе продолжил:

— Каждый из вас должен помнить, что радисты нужны везде, и наша доблестная армия, ведущая бои под Сталинградом, нуждается в ежедневном пополнении. Некоторые из вас зажирели, господа, и небольшая прогулка на Восточный фронт, думаю, придаст вам сил. Я не буду долго говорить, потому что уверен, что лишние разговоры только вредят делу. Но я не хотел бы, чтобы вы подумали, что я только пугаю. Месяц назад я пообещал командованию — и об этом доложено фюреру, — что мы ликвидируем бельгийского радиста в кратчайшие сроки. Месяц на исходе, а насколько мы продвинулись? С такими темпами мы будем искать его два года, если вообще когда-нибудь найдем…

Гауптштурмфюрер обвел подчиненных внимательным взглядом. Все они казались ему на одно лицо, все смотрели на него, но никто не осмеливался заглянуть в глаза.

Ланвиц знал, что зря бранит их, что лучших специалистов он вряд ли найдет, но не мог не делать этого. В конце концов, подчиненных следует держать в черном теле, в постоянном страхе. Что же это за солдат, который не боится офицера?

Ланвиц глянул в окно, где по веткам голого дерева прыгали воробьи. На мгновение он позавидовал их беспечности, но тут же сосредоточился и бросил строго:

— Не думайте, что я просто пугаю вас, господа!

Он повернулся и вышел из комнаты, заложив руку за борт мундира так, как иногда это делал фюрер. Если бы в этот миг ему сказали, что он подражает фюреру, он не поверил бы.

Но, в итоге, разве это плохо? И кто осмелится осудить его за это?

Перед обедом к Ланвицу подошел командир взвода и доложил, что ефрейтору Туркмейеру, кажется, пришла в голову неплохая идея, и если у гауптштурмфюрера найдется несколько минут…

— Позовите сюда вашего ефрейтора, — приказал Ланвиц, — посмотрим, что это за гений.

Он произнес эти пренебрежительные слова через губу, чтобы не вздумали учить его, аса радиопеленга, но подумал совсем другое: «Этот Туркмейер — бывший инженер крупной фирмы, и не рядовой инженер. Он работал в конструкторском бюро, так что голова у него варит, и выслушать его стоит».

Ефрейтор Туркмейер — долговязый, неуклюжий мужчина с вытянутым лицом и узкими бледными губами — замер на пороге