Подумайте: всегда вы можете его

Беречь и пеленать, и посылать за делом;

Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей…

Потом сам Молчалин говорит о себе:

В мои лета не дóлжно сметь

Свое суждение иметь.

Не ясно ли это доказывает, что Молчалин человек еще очень молодой?..

Другой критик утверждает, что Чацкому должно быть не более двадцати лет, потому что он вместе с Софьей рос и воспитан; а Софье, по словам Чацкого, семнадцать. Тут явно в их метрических свидетельствах оказывается большая несообразность. Если б Чацкому было действительно двадцать лет, то каким же образом три он года пробыл за границей? По крайней мере три года прослужил в кавалерии вместе с Платоном Михайловичем?

Потом Молчалин, в сцене с Чацким, говорит ему:

Татьяна Юрьевна рассказывала что-то,

Из Петербурга воротясь,

С министрами про вашу связь,

Потом разрыв…

Из этих слов следует, что Чацкий, оставив военную службу, служил потом по статским делам, и потому, как ни рассчитывай – Чацкому minimum должно быть лет двадцать пять или двадцать шесть.

Из биографии Грибоедова видно, что он писал свою комедию в продолжение двух лет; легко может быть, что тут вкралась маленькая неточность в хронологии. Так же точно, как в манускрипте автора, а потом во всех печатных изданиях «Горя от ума» есть стих, явно ошибочный. Чацкий говорит Платону Михайловичу:

Не в прошлом ли году в конце,

В полку тебя я знал?

Мог ли Чацкий в прошлом году его знать, когда сам три года был за границей?

По моему мнению, стоило бы Грибоедову накинуть года три или четыре Софье Павловне, тогда бы и спора никакого не было о годах действующих лиц.

Теперь о костюмировке. Многие из театральных критиков и в Москве, и в Петербурге требовали непременно, чтобы костюмы действующих лиц соответствовали времени, в которое была написана комедия. Я не навязываю никому своего мнения, но полагаю, что тратиться на старомодные костюмы дирекции не только бесполезно, но это даже будет в ущерб самой пьесе. Известно, что давно отжившая мода бывает карикатурна и возбуждает невольный смех: что же будет хорошего, если Чацкий явится во фраке с широчайшим воротником, упирающимся в затылок, с рукавами в обтяжку, с поднятыми буфами на плечах, с талией чуть не под мышками, с узкими фалдами; в коротком жилете, высоком галстуке, с торчащими на щеках воротничками, в высоких сапогах с кисточками и т. д.? Я уверен, что при первом его выходе большая часть публики не удержится от смеха и, того гляди, своим смехом рассмешит и самого актера. Софья Павловна покажется еще забавнее: с талией чуть не под мышками, в узком обдернутом платье, в уродливой прическе, с высокой черепаховой гребенкой в косе и прочими карикатурными принадлежностями. Мода меняется ежегодно, и зачастую прежний покрой платьев снова входит в моду; за нею не угонишься, стало быть, и хлопотать не из чего.

Грибоедов написал свою комедию в последние годы царствования Александра I. Если бы театральная дирекция пожелала исполнить требование наших критиков, то оказалась бы в большом затруднении при выборе модных картинок того времени: которую из них предпочесть – не ту ли, которая посмешнее? Мужской бальный наряд (черная пара) был точно такой же тогда, как и теперь; разница только в покрое. Правда, что франты двадцатых годов являлись на балы в узком нижнем платье (pantalon collant[49]), в черных чулках и башмаках. Но ведь у Фамусова вовсе не бал, Софья Павловна ясно говорит Скалозубу:

Вы на вечер к нам будете?

…Съедутся домашние, друзья

Потанцевать под фортепиано,

Мы в трауре, так бала дать нельзя!

Само собою разумеется, что Скалозуб должен быть в форме александровского времени (треугольная шляпа, с черным султаном, ботфорты); князь Тугоуховский, Фамусов и, пожалуй, два-три старика из гостей также должны быть одеты в старомодные платья. (Я помню, например, графа Хвостова, Дмитрия Львовича Нарышкина, князя Голицына, артиста Дмитревского и некоторых других, до самой смерти носивших старомодные наряды. На академической выставке 1837 года был портрет князя А.Н.Голицына, писанный «с натуры» Брюлловым, на котором князь изображен был в сером фраке со звездами, в белом галстуке, черных атласных штанах, черных шелковых чулках и в башмаках с пряжками. В Москве подобных личностей, придерживавшихся старых мод, было, конечно, еще более.) Старухе Хлестовой непременно следует быть в костюме прошлого века: эта барыня ни за что не надела бы современного наряда. Что же касается до прочих персоналией, то рядить их в шуты вовсе не следует:

Да, в «Горе от ума», по моему понятью,

Карикатурные наряды ни к чему…

Ну, можно ль, например, того встречать по платью,

Кого мы провожать привыкли по уму?

В 1860 году 14 декабря я брал «Горе от ума» в свой бенефис, выхлопотав предварительно в цензуре разрешение играть эту комедию без пропусков. Но, к сожалению, не мог уговорить Сосницкого включить в свою роль запрещенные прежде стихи: он, по своей слабой памяти, боялся спутаться и остался при прежней бессмыслице. В 1874 году, в бенефис Сазонова, за болезнью Бурдина я играл Репетилова и в первый раз исполнил эту роль в том смысле, в каком она написана автором. Замечательно, что в Москве еще в 1878 году продолжали играть комедию Грибоедова с пропусками, сделанными чуть ли не 50 лет тому назад.

В заключение замечу, что с 1830-го по 1877 год «Горе от ума» было сыграно на нашей сцене 214 раз… Желаю моим читателям дожить до 500-го представления.

Глава XXIII

В начале августа 1830 года посетила Петербург в первый раз знаменитая немецкая певица Генриетта Зонтаг (в замужестве графиня Росси). Она была тогда в полном расцвете красоты и блеске своего чудного таланта: ей было тогда не более двадцати трех лет. Она исполняла свои концерты в Малом театре. Мы с Рязанцевым не пропускали ни одного, и оба были от нее в восторге. Никогда я не забуду того дивного впечатления, какое госпожа Зонтаг произвела на меня арией из «Фрейшюца», вариациями Роде и «Соловьем» Алябьева. Эти три пьесы она исполняла с изумительным совершенством! Надо было видеть во время этих концертах капельмейстера Кавоса: он не мог стоять равнодушно у своего пюпитра, таял от восхищения и