Водевиль мой был принят, пропущен цензурою, и в театре приступили к его постановке. Николай Дюр подобрал музыку для куплетов, и вскоре начались репетиции. В водевиле участвовали все лучшие комические артисты того времени: Рязанцев, Дюр, Григорьев, Воротников и Шемаев. Женскую роль играла Марья Федоровна Шелехова.

Все артисты были довольны своими ролями и предсказывали большой успех моему первому детищу; это детище меня самого занимало как ребенка. Но отцовское сердце замерло от страха, когда я увидел на афише: «В Новом театре у Симеоновского моста завтра, в среду, 12 февраля, будет представлен в первый раз водевиль в одном действии „Знакомые незнакомцы“». Имени автора, по моему желанию, выставлено не было.

И действительно, следовало бы положить за правило не выставлять никогда имен начинающих сочинителей. Расчет простой и благоразумный: понравится пьеса, публика вызовет автора; не понравится – и знать его ни к чему.

Деревянный театр у Симеоновского моста (на том месте, где теперь цирк) был выстроен для цирка Турниера, который долго там давал конные свои представления; впоследствии дирекция купила помещение, переделала арену в партер и преобразила в императорский театр.

В день представления моего водевиля, по окончании репетиции, Храповицкий позвал нас всех к себе на блины (тогда была Масленица). Он жил по соседству с театром, на Моховой, в собственном доме. Придя к Александру Ивановичу, мы сели за стол; подали блины, и хозяин вместе с гостями выпил за успех моего водевиля. Я благодарил их за добрые пожелания, но тут кто-то из нас пролил масло… Актриса Шелехова заметила, что это дурная примета для автора, но жена Храповицкого, хотя была женщина и с предрассудками, очень серьезно успокаивала меня и сказала, что пролить на Масленицу масло не может предвещать ничего дурного. Рязанцев тут прибавил, что, напротив, это означает, что водевиль мой пойдет как по маслу. «Дай-то Бог, только бы мой первый блин не вышел комом», – отвечал я ему.

Позавтракав у Храповицкого, мы разъехались по домам. С мучительным нетерпением ждал я рокового вечера. Явившись в театр, духу я не имел идти в партер и остался за кулисами. Водевиль начался. Первые явления прошли благополучно; два или три куплета были повторены по требованию публики, и у меня отлегло от сердца.

Явился Рязанцев, и дело пошло как по маслу, как он и предсказывал. Короче сказать, водевиль был разыгран на славу и имел большой успех. По окончании его начали вызывать автора, и я вышел на сцену. Когда публика увидала, что автор – актер (что было тогда большой редкостью), меня вызвали вторично; затем вызвали всех артистов. Я был в полном восторге.

Вообще успех первого представления не есть еще ручательство ее достоинства, потому что зрители тут, по большой части, знакомые автора, которые за долг себе представляют разыгрывать роли клакеров. Но у меня тогда таковых решительно не имелось, и мои «Знакомые незнакомцы» были одобрены вовсе незнакомыми мне зрителями.

До закрытия театров перед Великим постом мой водевиль сыграли раза два или три, но директор так и не удостоил нас своим посещением. Прошел Великий пост; прошло даже два с половиной месяца после первого представления моего водевиля, но наше благосклонное начальство мне даже спасибо не сказало за него, что было мне тогда весьма прискорбно.

По открытии театров после Пасхи, встретил меня на Невском проспекте Булгарин и, погрозив пальцем, сказал:

– Ага, молодой человек, вы в наш огород камешки бросаете! Задеваете нашу братию – журналистов? Берегитесь! Ведь мы народ бедовый; смотрите, не обожгитесь!..

Я переконфузился и начал оправдываться тем, что о нем у меня ничего не сказано оскорбительного. Но Фаддей Венедиктович, взяв меня за руку засмеялся:

– Полноте, полноте! Я пошутил. Я не такой человек и сам готов смеяться над своими слабостями. А у кого же их нет?

Смеяться, право не грешно,

Над тем, что кажется смешно![45]

А Рязанцев, собака, говорят, мастерски меня скорчил. Я не видал еще вашей пьесы, но ее многие хвалят. На днях непременно пойду посмотреть и сам напишу о ней статью… Только уж не прогневайтесь, какая случится. В литературном деле у меня нет ни свата ни брата. Варвара мне тетка, а правда – сестра[46].

Неделю спустя после этой встречи играли мой водевиль в Малом театре. По окончании спектакля Булгарин пришел к нам в уборную в полном восхищении, хвалил и меня, и актеров, а Рязанцева, который представлял его, расцеловал и назвал своим двойником.

В то время журналов у нас было немного, а газет еще меньше. «Северная Пчела», издаваемая Гречем и Булгариным, имела очень много подписчиков и оставалась, можно сказать, единственной официальной газетою. Сам Булгарин был тогда в лучшей форме своей журнальной деятельности и пользовался авторитетом. Через четыре дня после его посещения (19 апреля 1830 года) в «Северной Пчеле» в рубрике «Русский театр», было напечатано:

На нашей сцене весьма мало таких миленьких, оригинальных водевилей, и мы поздравляем молодого автора с полным успехом. Первый его опыт показывает решительное дарование. Неподдельное остроумие, веселость, легкость разговорного языка и прекрасные, забавные куплеты – вот достоинство сего водевиля. Завязка несколько слаба, но при веселом ходе пьесы и этот недостаток не заметен и вознаграждается сторицею. Удивительно, как автор мог собрать столько русских каламбуров, и, заметьте, не тех, которые веселят раек и заставляют скромность потуплять глаза; но каламбуров приятных и остроумных. От начала до конца пьесы улыбка не сходит с уст зрителей, и часто общий хохот прерывает игру актеров: так автор умел расположить сцены и выказать смешное в действующих лицах.

Одно незначительное и как будто лишнее лицо есть Баклушин, проезжий журналист, который является на время и исчезает без помину. Но появление его и мировая с другим журналистом, также проезжим и действующим в развязке пьесы, представляют забавные сцены и остроумные куплеты. Характеры станционного смотрителя, отставного штурмана, дочери его и ее любовника, канцеляриста, выписаны весьма оригинально. Пьяный слуга смешон, а журналист Сарказмов хотя карикатурен, но забавен до крайности.

Наша публика не может насмотреться на французские водевили, из коих десятая часть не занимательна. Советуем ей посмотреть этот водевиль и ручаемся, что все понимающие по-русски нахохочутся досыта.

Советуем г-ну Каратыгину не ограничиваться этим одним водевилем: мы даем ему наше журнальное благословение и с отверстыми объятьями принимаем в авторскую семью. В добрый час! Все актеры играли превосходно. Автор был снова вызван. Публика приняла этот водевиль чрезвычайно хорошо и