– Что же мне делать, падре?

Он встал и обнял меня за плечи:

– Тебе надо поскорее уехать, дорогой Джиллермо, и уехать как можно дальше отсюда!

– Но куда я поеду, падре? Как мне дальше жить с грехом убийства?

Дядюшка отозвался словами из своего излюбленного Екклесиаста:

– Радуйся, юноша, молодости своей, и в дни юности твоей да будет сердцу благо; и ходи по путям, куда влечёт тебя сердце, и по зримым твоими очами, и знай, что за всё за это Бог призовёт тебя к суду…

Я не сразу понял смысл сказанного. Дядюшка пояснил:

– И я был юн, Джиллермо, и я ходил по путям, куда влекло меня сердце, забывая о суде небесном, и худое от плоти своей не отводил, уверовав, что молодость и густая шевелюра даются навечно… – Дядюшка провёл ладонью по своей лысой макушке, напоминающей спелую тыкву, и произнёс доверительно: – Я, мой мальчик, как и ты, не родился епископом и в свои молодые лета натворил много такого, за что мог бы считать себя грешником куда большим, чем ты.

Он неспешно осенил себя крестным знамением и продолжал:

– Ещё не зная мудрого Екклесиаста, узнал я на собственном опыте, что такое убить человека, что такое лжесвидетельствовать. Познал я и то, что женщина – горше смерти, ибо она – сеть, а сердце её – силки, а руки её – оковы, сковывающие мужчину…

Я осторожно перебил его:

– Падре, я помню все ваши наставления. Но что мне делать с болью, живущей в моём сердце?

– Сердце – орган сугубо женский, и если не научиться с младых ногтей, как бронёй, защищать его хладнокровием и бесстрастностью, настоящим воином никогда не стать… А я, сonfiteor – каюсь! – в твои лета обладал сердцем влюбчивым, открытым к жизненным радостям, и так же, как ты теперь, Джиллермо, мечтал стать рыцарем, не страшащимся ничего, кроме бесславия… Но мечты и реальность редко совпадают. Многие женщины в ту пору соблазняли меня, и сам я соблазнил многих, но не отыскал той прекрасной дамы, ради которой можно было бы умереть. Я пролил реки крови, и христианской – на благородных турнирах, и нечестивой – в сражениях, где собственноручно отправил в преисподнюю сотню врагов Господа нашего, но ничего не мог поделать со своим слабым сердцем, печалящимся о Страшном суде, где ждут таких, как я, грешников котлы с кипящей смолой и сковородки с раскалённым маслом… Все эти противоречия раздирали мне душу. Так же, как ты, я старательно каялся в грехах, но не находил покоя. Но однажды ночью явилась ко мне Sancta Maria! Матерь Божия говорила со мной! Она велела отправиться в паломничество на Святую землю… Не смея Ей перечить, я снял с себя рыцарские доспехи, надел рубище и вступил на корабль, плывущий в Латакию…

– Так вы видели Гроб Господень, падре?

Но он продолжал, словно меня не слышал:

– Десятки раз мог я утонуть в бурных морских водах, плывя на корабле. Мог быть поглощён Левиафаном, когда в шторм свалился за борт! Не единожды должен был умереть от жажды в сирийских песках или быть зарубленным каким-нибудь бешеным сарацином, из числа тех разбойников, что вечно караулят караваны паломников… Но всеблагой Господь не позволил этого! – вдохновенным голосом вещал он. – Блаженны плачущие, ибо утешатся! Я обрёл утешение, припав к Гробу Господнему в Иерусалиме, как к fons vitae – источнику жизни, и восстал другим человеком, и воссиял мне свет истины… Молитвы, вознесённые там, позволили мне приобщиться к чистоте и святости Спасителя, очиститься самому ото всего, что окружало меня в злом и суетном мире. Вернувшись в Барселону, я ушёл в монастырь…

– И стали епископом… – вырвалось у меня.

Дядюшка посмотрел на меня отстранённым взглядом человека, внезапно возвращенного в действительность из глубин памяти, и глубоко вздохнул:

– Нет, Джиллермо, не всё так быстро. В аббаты меня рукоположил твой прадед – граф Барселоны – через пять лет после моего пострига. А епископом сделал твой дед. Это он убедил короля Арагона произвести надо мной обряд инвеституры и передать мне епископский посох и этот перстень.

Дядюшка поглядел на массивный перстень, украшающий его руку, и усмехнулся.

– Должен признаться, что стоило это твоему деду немалых трудов и сто тысяч золотых суэльдо… – уже своим обычным, слегка ироничным голосом произнёс он. – Впрочем, не о том сейчас речь, мой мальчик. Я рассказал тебе свою историю только затем, чтобы ты понял – бывают путешествия, которые столь же полезны душе человека, как красивые пейзажи благотворны для его глаз, а молитвы и песнопения для его ушей. Так вот, мой дорогой Джиллермо, если ты отправишься в Крестовый поход, объявленный святейшим папой, то сможешь одновременно оказаться вдали от тех угроз, которые подстерегают тебя здесь, и очиститься от тяжких грехов, тяготящих твою неокрепшую душу. А ещё тебе представится возможность показать себя настоящим героем и вернуться домой уже не испуганным мальчишкой, но легендарным рыцарем, освободившим от неверных Святой Гроб Господень…

– Или погибнуть, свершая это богоугодное дело… – в тон ему вырвалось у меня.

Дядюшкин голос звучал торжественно и сурово:

– Если же тебя, мой мальчик, настигнет смерть в благословенном Крестовом походе, то она будет приравнена к кончине мучеников за веру, и тебе тут же откроются врата в Царствие Божие! Готов ли ты к такому подвигу, Джиллермо?

К щекам моим прихлынула кровь, и я внезапно охрипшим голосом подтвердил свою решимость двинуться навстречу неизведанному:

– Готов! Благословите меня, падре…

Глава вторая

1

Подготовка к отъезду, как бы ни торопили его известные обстоятельства, заняла несколько недель.

Отправляясь в поход, следовало серьёзно позаботиться об экипировке и эскорте. Они должны были соответствовать моему благородному имени и положению.

Рыцарь или воин, претендующий на получение этого звания, непременно должен был иметь боевого и походного коней, доспехи, вооружение и хотя бы одного оруженосца, желательно тоже на коне. Ещё нужны были одна-две лошади или мул для перевозки походного шатра, запасов одежды и продовольствия…

Всем этим занялся дядюшка-епископ. Пара подходящих лошадей и грузовой мул отыскались в монастырской конюшне. Кольчужные рубаха и штаны, годные для меня, нашлись у дядюшки в его домашнем арсенале. Не было проблем и с подбором оружия для меня и моего будущего оруженосца.

А вот нужного доспеха не оказалось. Сняв с меня необходимые мерки, дядюшка отправил гонца в Барселону к самому известному в наших краях оружейнику Гонсалесу. Он пообещал изготовить доспехи как можно быстрее. У него же заказали щит с гербом