Наши кони, не дожидаясь понукания, перешли на рысь, и вскоре замок остался позади.

Я поинтересовался у Хосе, скакавшего рядом:

– Хосе, скажи, отчего отец был так печален нынче?

Спросил и тут же осёкся – о таких вещах не принято спрашивать у слуг. Конечно, Хосе был не совсем обычным слугой. Сын кормилицы, «молочный брат» отца, он уже много лет возглавлял его личную стражу и всегда был в курсе всего, что происходит в замке и вокруг него. От природы молчаливый, Хосе умел хранить господские секреты.

Вот и сейчас он ответил мне не сразу, точно взвешивая, стоит ли вообще отвечать.

– Утром на псарне нашли труп Халифа, молодой сеньор… – наконец угрюмо пробурчал он.

– Халиф околел? Так это он так страшно выл ночью?

– Да, молодой сеньор. Жаль, славный был пёс… А умер в мученьях – весь пол захаркал кровью. Должно быть, съел что-то не то… Когда поднимали труп, чтоб унести на свалку, язык вывалился из пасти, чёрный, как горелая древесина…

– Его отравили?! – вырвалось у меня.

– Вряд ли… Кто бы дерзнул? Это ведь любимый пёс сеньора… – Хосе недоверчиво пожал плечами и больше не проронил ни слова.

6

Возвращение в Риполь не только не принесло ожидаемого успокоения, а заставило меня страдать ещё сильнее. Хотя и говорят, что юность глуха к упрёкам совести, я не находил себе места, переживая, почему так и не рассказал отцу о злополучном баске, не раскрыл ему измену Бибиэны?

Я ощущал грязь и мерзость в себе самом, словно внутри меня ворочается комок пиявок, которые присосались к стенкам моего желудка, раздулись от крови и никак не выходят наружу…

Мне до жути хотелось очиститься, исторгнуть из себя всю эту нечисть, и я понимал, что смогу это сделать, только исповедовавшись.

Однако решиться на это оказалось непросто.

Дядюшка, наверное, заметил, что со мной что-то происходит, но мудро не торопил мои откровения, ждал, пока я сам не расскажу ему обо всём. И хотя это случилось не на исповеди, но по сути своей исповедью стало. И не только моей…

Однажды пополудни мы с дядюшкой, пройдя в закрытый дворик, упражнялись в бое на мечах. Для подобных занятий, которые дядюшка стал практиковать со мной, когда я повзрослел, он снимал пилеолус – фиолетовую шапочку с маленьким хвостиком и шелковые одежды епископа и надевал холщовую тунику и кожаную безрукавку, становясь больше похожим на рыцаря, только состарившегося…

В руках у нас были затупленные боевые мечи, и это придавало учебной схватке сходство с настоящим боем.

Как я уже отмечал, дядюшка весьма искусно владел мечом, и мне, несмотря на гибкость и увёртливость, пришлось изрядно попотеть, отражая его мощные рубящие удары и внезапные колющие выпады.

– Используй в бою возможности обеих рук и всего тела, – успевал поучать он. – Защита, мой мальчик, конечно, необходима, но встречай своим клинком не клинок врага, а его кисть, запястье, а ещё лучше – глаза…

Впрочем, и самому дядюшке при всём его искусстве приходилось несладко: сказывался возраст, да и я за время тренировок успел в приёмах поднатореть…

Через четверть часа упражнений дядюшка остановился и предложил передохнуть. Тяжело опустившись на скамью, он сказал:

– Молодец, Джиллермо! Ты уже сможешь постоять за себя в бою!

Разгорячённый учебным поединком, я внезапно раскрыл свою страшную тайну:

– Падре, я – великий грешник! Я убил человека…

Дядюшка внимательно посмотрел на меня, нахмурился и жестом предложил присесть рядом. Я остался стоять и ещё раз повторил:

– Я убил человека, падре…

Это признание оказалось подобно заслонке в плотине: стоит её приоткрыть, и вода хлынет потоком. Вслед за первым откровением покаянные речи потекли из меня неудержимо. В один присест я выложил дядюшке всё, о чём думал в последнее время, что пережил в родительском замке: про Бибиэну и баска, про обманутого отца и про гибель верного Халифа…

Правда, раскаиваясь в собственных грехах, я, конечно же, согрешил вновь, осудив Бибиэну, виня её во всём случившемся.

– Она ведьма, ведьма, ведьма! – запальчиво твердил я.

Дядюшка, подперев щёку кулаком, исподлобья поглядывая на меня, выслушал мой монолог, не перебивая, но, едва я закончил, спросил с самым серьёзным видом:

– Так, значит, твоя мачеха – ведьма? А ты видел у неё на ноге шестой палец или горб на спине? А может быть, ты заметил жабьи перепонки между пальцами и чешую на груди? – Глаза у него лукаво блеснули.

Я нахмурился, заподозрив подвох:

– Нет, ни перепонок, ни копыт, ни хвоста у неё не было.

– Тогда никакая Бибиэна не ведьма, а, увы, обычная Евина дочь, – развёл руками дядюшка и уже без всякой насмешки заметил: – Впрочем, в каждой наследнице нашей матери-прародительницы гнездится плотская греховность. Всякая женщина по сути своей – орудие совращения. И уже только поэтому стоит её опасаться, будь она падшей или прикрывающейся благонравием. Опасайся каждую, Джиллермо, опасайся ничуть не меньше, чем если бы она оказалась настоящей ведьмой!

– Но эта Бибиэна, поверьте, падре, и без хвоста – ведьма! – стоял я на своём. – Из-за неё я убил человека!

– Об этом мы поговорим позже, Джиллермо! Ну а ведьма она или нет, не суть важно. Я хорошо знал двух виконтов Суинфредов – отца и деда твоей мачехи. Оба отличались редкой злопамятностью и мстительным нравом… Мачеха твоя, судя по всему, переняла от своих предков не самые лучшие черты… Значит, она станет мне мстить!

– Уже хотела меня отравить! Если бы не бедный Халиф…

Дядюшка покачал головой:

– Она желает тебе смерти не только как свидетелю её измены. Ты сказал, что Бибиэна вынашивает нового наследника твоему отцу… Но ведь ты знаешь закон: младшему брату никогда не стать хозяином Кердани, пока жив старший наследник – ты! Вот этого-то Бибиэна и не сможет тебе простить никогда! И если она начала действовать, значит, уже не остановится.

– Выходит, мне по-прежнему грозит опасность? – глухим голосом спросил я.

Дядюшка кивнул:

– О да, мой мальчик! Тебе надо остерегаться кинжала наёмного убийцы, а ещё пуще – яда… И вовсе не обязательно, что его подмешают в питьё или в еду. Я когда-то изучал яды. Их превеликое множество: белладонна, цикута, чёрная чемерица, цветы бегонии и порошок ртути… Я уже не говорю об арабских вытяжках из яда аспида или из пустынной гадюки, о разных мазях, одно прикосновение к которым приводит к окостенению членов и остановке сердца… Судя по тому, что случилось с псом, Бибиэна такие дьявольские снадобья готовить