– Спасибо.

Он надеялся, что этого хватит, чтобы вернуть чересчур ранимого режиссера на борт.

– Дэвид, ты хотел нас видеть?

Голос Вивьен Ли звучал намного неувереннее, чем несколько дней назад. Пусть Дэвид и злился, что Флеминг взял и бросил съемки, он был рад, как его побег повлиял на вечно задиристую британскую актрису. Кларк Гейбл, стоявший позади нее, напоминал школьника, сжимающегося от страха перед наказанием.

– Нам нужен Виктор. – Дэвид указал рукой на стулья. – Садитесь. Я кое-что придумал.

Он заставил их поволноваться и с удовольствием подождал бы еще немного, но Марселла принесла ему клетку с попугаями. И на прекрасном лице Вивьен, и на мужественных чертах Кларка читалось явное изумление.

– Неразлучники? – наконец спросила Вивьен. – Что ты собираешься с ними делать?

– Сейчас мы втроем поедем к Виктору, подарим ему неразлучников как символ наших общих целей и будем надеяться на лучшее.

Дэвид поднялся. Вивьен и Кларк тоже встали, не обсуждая с ним целесообразность его затеи.

На следующий день Дэвид, как обычно, пришел к себе в кабинет только около полудня. После вчерашнего успеха с Флемингом он заслужил хорошенько выспаться. Одна проблема была решена, но впереди его ждали еще десятки – судя по количеству записок, которые Марселла положила продюсеру на письменный стол, пока его не было. Дэвид взял первый листок и закатил глаза. Оператор и консультант по «Техноколору» вновь о чем-то поспорили. Наверное, пришло время сказать решающее слово.

– Дэвид?

Он поднял глаза и увидел, что к нему в кабинет ворвалась секретарша. Что опять стряслось? Если его так и будут постоянно беспокоить, он никогда не закончит сценарий.

– Прости, – Марселла виновато улыбнулась, – но это важно.

– Прошу, скажи, что у тебя хорошие новости.

– Извини, но этим порадовать не могу. На телефоне Уолтер Фрэнсис Уайт из Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. За последнюю неделю он звонит уже в четвертый раз.

– Соедини его.

Дэвид вздохнул. Он понимал, что роман во многом не устраивал ассоциацию. Даже при большом желании нельзя было не заметить, что «Унесенные ветром» совершенно отрицали, каким ужасным было рабство. Поэтому Дэвид уже согласился не использовать в сценарии «слово на „н“»[17]. А еще он не включит в фильм ку-клукс-клан и уже тем более не станет его превозносить, как в романе.

У Дэвида было еврейское происхождение, и поэтому он и сам не раз сталкивался с дискриминацией и мог понять аргументы Уолтера Уайта. Однако в то же время это был его фильм, и он не мог позволить никому советовать, как и что ему снимать, но это нужно правильно преподнести мистеру Уайту. Зазвонил телефон, и Дэвид, вздохнув, поднял трубку.

– Селзник. Здравствуйте, мистер Уайт.

– Добрый день, мистер Селзник. Я хочу еще раз убедительно попросить вас привлечь к работе одного из наших консультантов.

Уолтер Уайт не стал ходить вокруг до около. Дэвид внутренне вздохнул, сосчитал до пяти и наконец сказал:

– Мистер Уайт, мы уже достаточно это обсуждали. Я знаю вашу позицию и учел все ваши соображения. Гарантирую вам: сценарий не выставит цветных в дурном свете.

– Однако ваш фильм представит в розовом свете рабство.

К сожалению, это было правдой: в романе рабство романтизировалось, и в фильме мало что можно было изменить. По крайней мере, если он хотел придерживаться замысла автора.

Как же решить эту проблему? Дэвид лихорадочно размышлял, но ему на ум не приходило ни единой разумной идеи.

– Я вычеркнул все упоминания о клане, – наконец сказал он. – И изменил сцену нападения на Скарлетт. Теперь преступление совершают белый и цветной мужчина.

– Об этом мы уже говорили, – не уступал глава ассоциации. – Мне по-прежнему очень не нравится, что вы изображаете рабов счастливыми людьми, которые, весело напевая, горбатятся на хлопковых полях.

– Что я могу сказать? – ответил Дэвид. – Роман написан южанкой, которой в детстве рассказывали удивительные сказки о старых добрых временах.

– Я знаю. Но ведь вы должны быть осведомлены лучше.

– Я снимаю фильм по роману миссис Митчелл. Если вы предложите мне произведение, рассказывающее историю с вашей точки зрения, я подумаю о его экранизации.

– Не оправдывайтесь, – упорствовал Уайт. – У вас есть консультант по истории и по южному этикету, но вы отказываетесь нанимать кого-то, кто бы действовал в наших интересах.

Голос Уайта звучал одновременно измученно и взволнованно. Дэвид не мог придумать, что ответить, и в конце концов предпринял экстренные меры.

– Извините, но мы обсуждали это уже много раз. Я ссылаюсь на свободу творчества.

– Вы ведь не хотите, чтобы мы бойкотировали фильм?

– Разумеется, нет. Дайте мне его снять, а потом решайте, хотите его бойкотировать или нет.

– Ладно. Тем не менее я убедительно прошу вас нанять какого-нибудь из наших консультантов.

– Я подумаю.

Дэвид повесил трубку, чтобы заняться повседневными делами, но тут в кабинет снова с озабоченным видом вошла Марселла.

– На площадке опять проблемы, – скрипнув зубами, сообщила ему секретарша.

Дэвид простонал.

– Что на сей раз?

– Кларк не хочет плакать.

Этого Дэвид и боялся, когда писал сцену, однако она должна была быть сыграна именно так. Поэтому он взял бензедрин, проглотил две таблетки, вздохнул и отправился на съемочную площадку, чтобы отыскать недовольного актера.

– Мужчины не плачут! – Кларк расхаживал взад и вперед с красным от гнева лицом. – Во всяком случае, не такие, как я! От меня отвернутся все поклонники.

И зачем знаменитый актер устраивал такую драму? Дэвид посмотрел на Флеминга в поисках помощи, но режиссер только пожал плечами. Значит, разбираться с этой чертовщиной опять придется Дэвиду.

– Кларк, сцена получится эффектнее, если герой заплачет.

– Ни Ретт Батлер, ни Кларк Гейбл не плачут, – настаивал актер, упрямый, как маленький ребенок. – Я вообще брошу кино – прямо в эту самую минуту.

Оливия де Хэвилленд и Вивьен Ли с ужасом охнули и умоляюще посмотрели на Дэвида.

– Ты ведь не всерьез! – выпалил он. – Ты подписал контракт.

– Мне все равно.

Теперь Кларк еще и надул нижнюю губу.

Может, позвонить тестю, чтобы тот образумил знаменитость? На самом деле этого Дэвиду совсем не хотелось. Он глубоко вздохнул, но прежде чем успел что-либо сказать, заговорил Флеминг.

– Послушай, Кларк, приятель, мы снимем две версии этой сцены. Одну – со слезами, а другую – без, и ты сам решишь, какая из них войдет в фильм.

Дэвид недоверчиво посмотрел на режиссера. Ну и ну: Виктор Флеминг стал голосом разума – это было что-то неслыханное.

– Пусть все лишние уйдут со съемочной площадки, – продолжил Флеминг, – и тогда мы начнем снимать.

На мгновение показалось,