Шрифт:
Закладка:
Вскоре мы рассмотрим как раз те фрагменты из Посланий, на которые ссылается ученая феминистка. Но сейчас отметим, что уже само присутствие в конце фрагмента 1 Тим 2:9-15 слов «вера», «любовь», «святость», вызывает, по крайней мере, подозрения, что в тексте, приписываемом Павлу, ощущается стремление выйти за грубо женоненавистнический горизонт. Сделав это маленькое замечание, можно предположить, что Павел (или – что более вероятно – один из его учеников) не безоговорочно и не вполне соглашался с оценкой женщин, распространенной в культурной и религиозной среде, откуда он происходил.
Разумеется, нам не следует удивляться, что Павел в своих аутентичных текстах, вообще говоря, не демонстрирует желания с пылом профессионального революционера разбивать культурные, социальные и политические структуры, сложившиеся в античном мире, включая патриархат – для него были важны лишь религиозные материи. Даже не будучи слишком благожелательным по отношению к Павлу, можно искренне поддержать другую «умеренную» феминистку и признать, что его послания остаются частью «священного Писания», поскольку Павел «считал, что Предание вверено как мужчинам, так и женщинам».
Каково же это «Предание», столь важное и ценное для доказательства принадлежности Павла к новозаветному канону даже с точки зрения строгой, но явно великодушной феминистки? Апостол реально доверил всем верующим – и женщинам не менее, чем мужчинам – послание от Бога, которое принял сам. Автор его не он: послание исходит от самого Иисуса Христа, воскресшего после смерти на кресте и теперь сидящего во славе одесную Отца. Главное содержание этого предания, или παράδοσις, есть керигма, Евангелие, которое Павел возвещает и ради которого он живет и борется: «Евангелие-Христа» – это то же самое, что и «Евангелие-Бога»[221]. Именно эту «благую весть» Павел ставит превыше всего.
Остальное – то, что из этого следует или должно следовать, а, значит, и подробные наставления, выведенные из этого «Евангелия», – он пытается изложить применительно к конкретным ситуациям – авторитетно и настойчиво, как и надлежит «апостолу», к тому призванному и на то посланному. Нередко он даже позволяет нам догадаться, что не все практические приложения этого «Евангелия» можно описать ясно и четко – он лишь предпринимает попытку. Иногда даже кажется, что Павел испытывает неудобство и не решается формулировать слишком мелкие следствия, особенно в такие моменты, когда возникает необходимость занять определенную, даже окончательную позицию и когда апостол полагает, что отходит от сущности новой веры и от подлинного блага для мужчин и женщин, ведомых им к «познанию» Христа.
Верно, Павел в конце концов опускается до деталей и помимо прочего занимается определением ролей и поведенческих стандартов мужчин и женщин. Но его принуждают к этому настоятельные потребности служения и просьбы обращенных им людей. Порой видно, что он осознаёт, что выражает лишь мнения, собранные в определенных исторических условиях, которые когда-нибудь изменятся и уйдут вместе с образом мира сего (1 Кор 7:31; 13:12; 2 Кор 5:7). Не будем забывать: его утверждения о женщинах нужно рассматривать как усилие установить связь между сущностью Евангелия и повседневной жизнью.
Более, чем любой другой автор Нового Завета, Павел прямо или косвенно выражает идеи и предписания, касающиеся женщин. Если сегодня возникла задача установить, какова была его подлинная позиция по данному вопросу, то не следует пытаться решить ее посредством защиты репутации такой персоны, как Павел. Речь скорее идет об очищении свидетельства Павла, а оно искажается с целью отвергнуть его мысли о женщинах, поскольку они якобы отмечены печатью обскурантизма. Нужно попытаться понять эти мысли, дабы избежать их использования для узаконения состояний и поведенческих норм, которые не должны больше пользоваться сенью его авторитета. Ревностный Павел нуждается не в защите, а в правильном понимании.
Он, несомненно, не претендует быть равным Иисусу – носителю Откровения, которое есть Бог, и сам он для-Бога, с-Богом, в-Боге. Он требует правильного поведения как «раб Иисуса Христа, призванный Апостол, избранный к благовестию Божию ‹…›, чтобы во имя Бога покорять вере все народы» (Рим 1:1,5).
Павел был писателем и писателем выдающимся, но – «по воле обстоятельств»[222]. Окказиональность его Посланий соответствует окказиональности его мышления, суть которого тем не менее раскрывается с удивительной логичностью.
Теология Павла в посланиях отражает его мысли, выраженные на креативном языке, часто магматическом, иногда заостренном, почти всегда содержащем мотивацию и аргументы. Уместно добавить, что Павел «пользовался услугами сотрудников и секретарей, и поэтому невозможно четко определить манеру письма самого апостола и под этим углом зрения исследовать все послания»[223]. Вероятно, также и по этой причине в его текстах не всё всегда понятно, ясно и прозрачно. Не случайно автор 2 Пет 3:15–16 предупреждал, что в посланиях Павла «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные… превращают».
Ткань павловых текстов, разумеется, не та, которую можно потребовать от профессора систематической или нравственной теологии. Но Павла следует рассматривать и как уникального «апостола», и как великого «богослова», даже если его богословие всегда ситуативно и пребывает в становлении. Карл Барт, комментируя вступление к Посланию к римлянам, писал:
Не увлеченная собственным творчеством гениальность (Zündel), а связанный своим поручением посланник берет здесь слово. Не господин, а раб, министр своего царя. Кем бы и чем бы ни был Павел, содержание его посланничества в конечном счете не в нем, а в непреодолимой инаковости, недостижимой дали над ним. Он не может осознавать свое апостольское призвание как эпизод собственного жизненного развития. «Апостольское призвание – парадоксальный факт, который не идентичен самому апостолу ни в один из моментов его жизни» (Кьеркегор)[224].
Но можно уточнить, что «Павел писал как миссионер и пастырь, а не в облачении университетского теолога. Или точнее, он писал как теолог, который был миссионером и пастырем»[225]. Павел, «уловленный» (κατελέμφθεν) и призванный на служение Христом, как признаёт он сам (Флп 3:12), не может не считать своим долгом всецело посвятить себя доверенной ему задаче. Реальность Бога и Христа осуществляет власть над ним и тем самым непосредственно и неудержимо воздействует на него и косвенно на его общину. Он не только возвещает благовестие, но и пытается его разъяснить, не только свидетельствует о нем, но и стремится дать ему обоснование. Он всецело занят созданием «сотериологической и унивесалистской герменевтики образа Иисуса как Христа»[226], но для этого он обязан
