но все они передают потрясающую «благую новость»: возвещают о полном спасении человека, всех людей. Среди подтипов этого уникального «жанра» особое место занимают «Евангелия детства» Матфея и Луки. Немногие оспаривают тот факт, что эти авторы превратили их в подходящее введение к последующему рассказу о речах и делах Иисуса во время его публичного служения, начиная от крещения у Иоанна. Согласно Матфею и Луке, они должны соответствовать своего рода герменевтическому ключу, способному раскрыть глобальное значение события «Христос».

Лука засвидетельствовал, что «уже многие начали составлять повествования (διήγησιν) о совершенно известных между нами событиях, как передали (παρέδοσαν) нам то бывшие с самого начала очевидцами (αὐτόπται) и служителями Слова» (1:1–2).

Следовательно, на первом этапе служения существовали многочисленные очевидцы, ставшие хранителями «преданий». Впоследствии эти «предания» были перенесены в Евангелия, которые теперь у нас в руках.

Если предположить, что Матфей и Лука не знали тексты друг друга, то каждое совпадение в их «Евангелиях детства» наводит на мысль, что они не были «придуманы»: авторы, скорее, переосмысливали ранее сложившиеся «предания». В пользу этого говорят, например, рождество Иисуса во время правления Ирода Великого, имя Мария (Мк 6:3; Мф 13:55), имена Иосиф и Мария (Лк 3:23; 4:22).

Известно, что в Евангелии от Иоанна Мария упоминается в весьма значимых эпизодах – в Кане Галилейской и у креста, т. е. в начале «знаков», поданных Иисусом, и в конце его земной жизни. Однако Иоанн не называет ее по имени, а ограничивается выражениями «Матерь Иисуса», «Матерь», «Мать» (2:1, 3, 5, 12; 19:25–27). Говорилось также о θεολογοῦμενα – «богословских» идеях, перенесенных в повествования, написанные именно с такой целью, как, например, девственное зачатие Иисуса Марией. Проводится и различие между фактом девственного зачатия и его христологической интерпретацией. О девственном зачатии не упоминалось в первоначальной проповеди не только потому, что первая христианская керигма основана на провозвестии об умершем и воскресшем Христе и не могла быть иной. Невозможно вообразить, чтобы это чудесное зачатие было сразу включено в апостольскую проповедь также и потому, «что рождение Иисуса стало бы тогда предметом насмешек и клеветы»[207].

С другой стороны, как сказал не благочестивый фанатик, а изощренный экзегет, если хорошо вдуматься в проблему, то «труднее объяснить девственное зачатие как теологическое изобретение, нежели как факт»[208].

Были также выдвинуты более или менее обстоятельные гипотезы относительно происхождения материалов, легших в основу «Евангелий детства». Но, раз была заявлена вера в воскресение, то как можно было рассказать о зарождении земной жизни Иисуса в Марии, не рассказав о Духе Божием, силою Которого воплотившийся Иисус жил, действовал, проповедовал, страдал и умирал? Как можно было изобразить событие, произошедшее через действие Бога «во» Иисусе после того, как Он был прославлен победой над смертью, и как рассказать Его земную жизнь с самого начала, если теперь Он восседает «одесную Бога»?

Авторы Нового Завета считали воскресение и предшествующую жизнь Иисуса-человека надвременны м эсхатологическим событием, концом старого мира и началом мира нового. Поэтому воскресение и человеческое рождение Иисуса связаны и обуславливают друг друга. Апостол Павел понял и четко провозгласил, что христианская вера целиком созидается (или рушится) через воскресение: «Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор 15:14).

Но Иисус воистину воскрес, только если Он воскрес в теле, в том самом теле, которое получил от Своей матери Марии, пусть даже это тело вернулось к жизни преображенным действием δύναμις – творческой силы Духа Божиего.

Может быть, здесь мы оказываемся в сфере принципиально недоказуемого человеческими средствами и невыразимого человеческими словами? И не вынуждены ли мы говорить о вере или, если угодно, предоставлять место вере, памятуя о том, что она обязательно связана с чудом? Если Христос действительно воскрес и это событие являет собой «новое творение» (раздел 8), как удивляться тому, что с самого начала, т. е. с момента своего зачатия, Иисус принадлежит Богу? И что Бог пребывает с Ним уникальным, ни чем не сравнимым образом и что благодаря «эффекту вовлечения» милосердная божественная сила охватывает и Марию, женщину, предызбранную стать Ему матерью?

У Пролога к Иоаннову Евангелию, о котором мы уже упоминали, имеется аналог – тонкий луч над бездной света, указывающий на нее в начале Первого послания Иоанна:

О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, – о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами; а наше общение – с Отцом и Сыном Его Иисусом Христом (1:1–3).

Это означает, что полезный и всё еще необходимый историко-критический метод сам по себе, один, не в состоянии обнаружить что-либо существенное относительно воскресения, подобно тому, что он выяснил о зачатии и рождении Иисуса Марией. Замечено, что в огромном большинстве повествований о выдающихся личностях древнего Средиземноморья чудесное присутствовало с самого начала. Неоднократно подчеркивалось также, что «Иисус опередил многих этих персонажей, ибо об отдельных фактах его жизни можно утверждать с достаточной определенностью или, по крайней мере, с высокой степенью вероятности»[209].

Если, например, оценивать успешность наставлений Иисуса, его искусства спора о Писании с фарисеями, книжниками и иерусалимскими властями, то есть основания предположить, что его религиозное обучение в родительской семье было весьма основательным и включало как минимум чтение Библии на древнееврейском языке. Действительно, Иисус был «первенцем», и поэтому вполне вероятно, что Он пользовался особым вниманием Марии и Иосифа, своего законного отца; по-видимому, у Него была и возможность учиться в назаретской синагоге.

Разумеется, даже после самого серьезного и тщательного изучения поддающихся проверке свидетельств о матери Иисуса остаются открытыми и даже неразрешимыми многие «исторические» проблемы. И все-таки то, что можно сказать о Деве Марии, не является лишь «богословским» выводом – плодом размышлений после воскресения. Во всяком случае остается непреложным факт: Иисус – сын Марии, и это немало. В Новом Завете сохранились несомненные вспышки иллюминации этой темы, и можно предположить, что в его глубинах содержатся истоки грандиозного крещендо прославления Марии. После создания Евангелий на протяжении столетий прилагались усилия к тому, чтобы стало реальностью пророческое предвидение, которое Лука вложил в уста Матери Иисуса – Магнификат (Величание): «Отныне будут ублажать Меня все роды» (1:48).

8.3. Об «Истории влияний» евангельской Марии

Идея о том, что Иисус был зачат Марией при сошествии Святого Духа и действительно был ее сыном, несомненно служила доказательством реальной человеческой природы и уникальности Иисуса Назарянина как Христа,