Шрифт:
Закладка:
Разнообразие и проблематичность источников требуют серьезного осмысления подобных замечаний. В любом случае трудно согласиться с тем, что Павел и Иисус всегда двигались в одном направлении, но как раз в связи с разводом это было так. Ясно, что Павел верен тому, что он узнал из «предания» об Иисусе Назарянине. Но этот Иисус теперь – воскресший «один Господь у всех» (Κύριος πάντων) (Рим 10:12). Так почему Павел – его апостол, посланный на служение, – не должен был утверждать, что Иисусово «толкование» закона Пятикнижия о разводе стало отныне «предписанием» для тех, кто избрал Иисуса «господом» своей собственной жизни? Могла ли быть для Павла несущественной ссылка Иисуса на сотворение, на Быт 1:24, 27 и, следовательно, на Пятикнижие, когда Он хотел обосновать требование к человеку не разлучать того, что сочетал Бог (Мк 10:6–9)?
На самом деле с точки зрения иудаизма «казус» Павла отличается от «казуса» Иисуса. Иисус и Павел иудеи, это очевидно, но в то же время очевидно, если не сказать банально, что Иисус – не «христианин». Но верно ли, что в связи с Павлом – автором Первого послания коринфянам – еще нельзя говорить о «христианстве»? Это зависит от того, что понимать под «христианством» и, соответственно, под иудаизмом. Воскресение Христа (1 Кор 15; ср. 1 Фес 4:14), евхаристия (1 Кор 11:23–26), возможность для язычников стать «новой тварью», начавшейся во Христе, умонастроение Павла, нашедшее отражение в Первом послании коринфянам, а также в более ранних письмах, в частности в Первом послании фессалоникийцам и в Посланиях галатам и филиппийцам, не говоря уже о последующем Послании римлянам, – разве всё это пребывало внутри иудаизма, не содержало ничего «христианского», пусть in statu nascenti? Разве Павел, думая и действуя в свете распятого и воскресшего Христа, а значит, в постоянном полном драматизма и возвышенном напряжении, не мог говорить хотя бы о начале разрыва с иудаизмом?
Примерно с 46 г., когда Павел отправился в миссионерские путешествия, он провозглашает «благовестие», сопровождая его полемикой с иудаизмом. Только несколько лет спустя в Послании галатам он пишет собственной рукой «большими буквами»: «Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, а я для мира. Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь (καινὴ κτίσις)» (6:14–15).
Как уже отмечалось ранее, выражение «новая тварь» Павел повторит позднее, во Втором послании коринфянам (5:17), которое один исследователь назвал «самым удивительным текстом Нового Завета»[230].
В этом послании Павел воспроизводит, вероятно, одну из самых чеканных формулировок своей проповеди. Для него «новой тварью» и, соответственно, «новым Адамом» (1 Кор 15:45) стал после воскресения Христос. Но к этой цели Христос подошел через всё свое существование, завершившееся страданиями и смертью. Когда Павел интуитивно понял, что всё существование Христа было «мертвостью» (2 Кор 4:10), сделавшей Его «новой тварью» (2 Кор 5:17), он смог воспринять Христа как архетип своего собственного существования. Он сознавал, что «немощен» (ἀσθενής) (1 Кор 9:22), хотя в его распоряжении была «преизбыточная сила» (ὑπερβολὴ τῆς δυνάμεος) (2 Кор 4:7) «премудрости» Христа (1 Кор 1:24–25), которая и в дальних краях, самых разных и часто враждебных, позволила создать общины преображенных, «обращенных» мужчин и женщин (2 Кор 3:2–3). Но интуиция подобная павловой могла проснуться у всех верующих.
Крест Христов и собственные страдания становятся орудиями откровения, когда они принимаются с открытой душой в доверии и в вере. Если результаты такого предприятия, как осуществленная Павлом евангелизация, намного превосходят использованные скудные средства, то можно ли не почувствовать в этом действие Бога?
9.4. «Нет мужеского пола, ни женского» (Гал 3:28). Манифест евангельского освобождения
Внешне обращение к Христову благовестию не могло не казаться угрозой сложившемуся порядку. Носители новой веры были убеждены, что они дали жизнь общине, где социально-политические, классовые, расовые различия и расслоения должны отойти в сторону. «Во» Христе стало возможно молиться единому Богу как отцу и поэтому признать всех братьями и сестрами. Нетрудно было догадаться, что это подрывало также и патриархальные устои древней системы мира. В то же время, как заметила одна исследовательница-феминистка, именно потому, что христианское послание, казалось бы, обещало новую свободу в сообществе равных, оно стало привлекательным для женщин, как и для рабов[231].
Ощущение, что Евангелие способно опрокинуть укоренившиеся семейные структуры, имело основания. Между людьми устанавливалась неслыханная ранее прочная связь: не «полис», как в греческом мире, не право, как в Римской империи, не кровь, как в иудаизме, а связь через веру и крещение, которое могло сплотить всех, установив поистине всеобщее братство. Именно благодаря таким настроениям Павел провозгласил обращенным в Галатии: «Все вы сыны Божии по вере в Иисуса Христа; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (3:26–27). И сразу после такого предисловия Павел добавляет, что на этом основании «нет уже иудея, ни (οὐδὲ) язычника; нет раба, ни (οὐδὲ) свободного; нет мужеского пола, и (καὶ) женского (3:28)». Вот исключительный манифест евангельского освобождения или, как однажды было сказано, «громкое эгалитарное заявление о христианской жизни, подрывное, по крайней мере, в потенции»[232].
«Нет мужеского пола, и (καὶ) женского»: легко догадаться, что высказывание напоминает или даже точно воспроизводит выражение из Книги Бытия (1:27), из «первого рассказа о сотворении», где говорится о человеке, которого сотворил Бог «по образу Своему», сотворил именно как «мужчину и женщину».
Здесь надо отметить, что Павел написал «мужского пола» (ἄρσην), а не «мужчины» (ἀνήρ), «женского пола» (θῆλυ), а не «женщину» (γυνή). В то же время в тексте, который с определенной вероятностью можно считать гимном или исповеданием веры при крещении, это высказывание представлено по-другому, нежели в стихе, непосредственно ему предшествующем. Несомненно, «если учитывать огромное число табу ‹…›, то легко понять, насколько смелый шаг совершали крестившиеся, чтобы их преодолеть»[233].
Однако выражение «нет мужеского пола, и (καὶ) женского» не содержит противопоставления, в отличие от выражений «нет уже иудея, ни (οὐδὲ) язычника» и «нет раба, ни (οὐδὲ) свободного». Как ясно свидетельствует греческий оригинал, повторяющуюся дизъюнкцию с «ни» (οὐδὲ) Павел заменяет конъюнкцией с «и» (καὶ),
