Шрифт:
Закладка:
Узнав о случаях подобного скандального поведения некоторых своих обращенных, Павел обращается к ним с увещеванием, позволяющем помимо прочего понять, почему, по всей вероятности, в 1 Кор 12–13 упоминаются только два из трех разделений в Гал 3:28 (рабы – свободные, иудеи – эллины) и отсутствует третье (мужской пол – женский пол).
Безусловно, коринфские новообращенные пришли в замешательство также из-за того, что Павел им объяснил: вступление в мир «новой твари», созданной Христом, для иудеев означает преодоление Торы и освобождение от обязанности выполнять ее предписания. Но и для иудеев, и для обратившихся язычников из этого следовало решительное избавление от «ветхого человека» с навязанными ему ограничениями.
Однако в ходе миссии Павла некоторые люди покинули, так сказать, «засеянное им поле» и выдвинули требования, например, такого рода: «Всё мне позволительно (1 Кор 6:12; 10:23); всякий грех, какой делает человек, вне тела (1 Кор 6:18); пища для чрева и чрево для пищи» (1 Кор 6:13).
Одним из практических следствий, вытекающих из этих требований, является свобода удовлетворять любой сексуальный импульс (1 Кор 5:1–8; 6:12–20) и есть любую пищу (1 Кор 8-10). Разве со Христом не открылась наконец для всех огромное пространство свободы?
По мнению некоторых ученых, эти притязания исходили от группы коринфских «гностиков», отличавшихся нравственным безразличием ко всему материальному и телесному[240]. Другие исследователи полагают, что здесь имеются в виду «духовные христиане», которые через Аполлоса, ученого помощника Павла, распространяли среди христиан Коринфа учение Филона Александрийского о различии небесного и земного человека. Эти неофиты могли утверждать, что, находясь на низшем уровне порядка вещей, тело, по самой своей природе предрасположенное к разврату, может совершать лишь незначительные действия, не имеющие морального значения. Всё это относится как к сексу, так и к пище. Можно пользоваться любой женщиной, даже проституткой, и можно есть всё что съедобно, в том числе мясо, приносимое в жертву идолам – так называемое идоложертвенное. Таким образом, по мнению этих людей, никакое распутство не относится к подлинному «я» и тем более не оскверняет его на высшем, духовном уровне человека, уже освобожденного Христом и исполненного Духа.
В своих проповедях и поучениях Павел не отрицает новизну христианской свободы, но стремится уточнить ее истинный смысл, причем также и в конкретных ситуациях. С точки зрения Павла, коринфские неофиты извратили свободу, принесенную Христом, злоупотребив ею и сойдя с «дороги свободы» в сторону разврата. Согласно прежней формулировке, можно сказать, что «индикатив» «Христос освободил вас» был превращен в «императив» «делай то, что тебе нравится»! Но свобода, понимаемая как своеволие и распущенность, ложна: она не больше, а меньше, бесконечно меньше истинной освобождающей свободы. При ближайшем рассмотрении свобода в виде распущенности есть рабство, подчинение власти дурных наклонностей, тирании «похотей сердец» (Рим 1:24). И вот этому рабству постыдно отдались неофиты из Коринфа, изменив власти Христа, которой они доверились в вере и крещении. Тем самым оказалась сомнительной серьезность их обращения: положение усугублялось тем, что зараза могла распространиться на всю общину.
Выступление Павла против беспорядочной сексуальной жизни, безусловно, коренилось в иудейской традиции. Однако там не было привычным делом столь открыто и резко порицать не только мужскую, но и женскую гомосексуальную практику, как это делает Павел (см. Рим 1:26–27). Подобная практика, пусть и не встречала широкого одобрения, всё же часто принималась, а иногда даже восхвалялась (см. раздел 11.2). Напротив, Павел уверен, что для людей, преодолевших язычество или иудейское законничество, гностицизм или спиритуализм, – если Христос есть воистину их Господь, в Которого они веруют, – истинной свободой не является и не может являться головокружительная безответственность и возможность делать всё, что хочется. Наоборот, свобода является и должна являться освобождением от всего ветхого мира с его бесчисленными рабскими похотями, дабы достигнуть по-настоящему вольного существования. Оно будет способно к раскрытию в агапической любви, т. е.
в жизни «для-других» в подражание Христу, в деятельном посвящении себя пользе и созиданию тела Христова, каковым является Церковь (разделы 11.4–5).
После возникших в Коринфе проблем нужно было заставить понять и осуществить в жизни этих неофитов двойное действие – «совлечение» «ветхого человека» и построение «нового человека». То и другое должно произойти в уникальной форме мужского и женского бытия, в истинной свободе, но не в распущенности. Из Книги Бытия Павел знал, что различие полов несомненно является частью божественного плана для человечества. Из этого он делал вывод, что мужское должно и выглядеть мужским, а женское – женским, включая одежду и форму волос.
Но не преувеличил ли Павел значение культурно обусловленных норм, касающихся одежды и прически людей, приходивших на богослужебные собрания? Не ошибся ли он, слишком возмущаясь каким-нибудь длинноволосым мужчиной, который был или только казался гомосексуалом, или какой-нибудь женщиной со стриженой головой и без покрывала, которая была или только казалась лесбиянкой?
Свое «исправительное поучение» Павел развивает в 1 Кор 2-16, приводя несколько аргументов. Первый и самый важных из них он заимствует из Книги Бытия, где, как мы знаем, говорится о Боге, сотворившем мужчину и женщину. Но традиционная иудейская экзегетика, истолковывая Быт 2:21–22, считает Адама индивидом мужского пола; Бог создал Еву из ребра, извлеченного из тела Адама. Следовательно, вначале был сотворен мужчина, а затем женщина. При этом создание женщины из части мужчины как будто свидетельствует о более низком положении женщины и ее подчиненности мужчине: созданный первым стоит выше, и созданный вторым должен ему подчиняться.
В отличие от сказанного в отношении Иисуса (гл. 7), для формирования правильного представления о мужчине и женщине нужно, согласно Павлу, исходить не только из образа Адама, но и из образа Евы. Тем не менее, восприятие или, точнее, общая герменевтика повествования из Бытия теперь, на его взгляд, определяется новой «точкой зрения» – той, что открыта пришествием Христа. Библейский символ происхождения человека – архетипическую чету Адама и Евы (раздел 3.2) апостол переосмысливает и пытается по-новому уравновесить не с целью установления строгой симметрии, а, скорее, с целью лучшей корреляции «мужчины и женщины» друг с другом: они различны, но теперь структурно вместе
