Шрифт:
Закладка:
Но если плотина фронта, пригвождающая к себе 95 процентов наших сил, не может задержать серьезного удара, и в лучшем случае, на неудачников, попавших под лавину, следует смотреть как на авангард тех масс, которые будут собраны нами для приготовления противодействия, то может быть такая стратегия до соприкосновения с неприятелем была аксиомой для нас в эту войну — и ей наши войска обязаны многими горькими минутами, тысячами затраченными бесплодно жизней и тяжелыми разочарованиями. Мы не терпели пустого пространства между нами и неприятелем, останавливавшемся там, где ему удобно, и считали своей обязанностью на всем фронте непременно доходить вплотную к неприятельским окопам. Линия нашего фронта на девять десятых своего протяжения обусловлена не стратегическими и тактическими требованиями, а тем, что нас сюда пустили немцы. Если неприятель располагался на сухих удобных холмах, то мы считали ниже своего достоинства выбирать себе противолежащую гряду холмов и обязательно спускались на болото перед неприятелем, уступая ему выгоды командования; располагая солдат в наполненных водой траншеях-канавах, обрекали их на цингу и с неимоверными усилиями возводили в жидкой грязи укрепления, которые неприятель всегда может сдуть как карточный домик. Весь наш фронт, в оперативном отношении, представляет не продуманное оборонительное целое, а дает картину несостоявшегося наступления. Закапывались в землю там, где дальнейшее продвижение стоило слишком больших жертв. Стоходские плацдармы, не выдерживающие критики ни сточки зрения тактики, ни стратегии — широко распространенное явление. Наши штабы не усвоили необходимости самоограничения, необходимости не делать всего, что позволяет противник, не форсировать сил солдата там, где это не требуется обстановкой.
И в сравнении с нашей стратегией, основанной на полном посыле вперед войск, как высылает лошадь в начале скачки неопытный жокей, чтобы затем съехать с половины круга, высшей мудростью являются отступления Гинденбурга — отступление в Восточной Пруссии в августе 1914 года перед Ренненкампфом, чтобы обрушиться на Самсонова, отступлением от Варшавы к Калишу в том же октябре, чтобы не втягивать свою армию в бой в невыгодных условиях, отступление на Сомме прошедшей весной во Франции, чтобы подготовленная с большой тщательностью франко-английская атака повисла в воздухе, — наконец, последнее отступление немцев на Рижском фронте, на более узкий фронт сильных по местности и подготовленных позиций. Тщательное самоограничение — наиболее характерная черта германской стратегии, о которой возвещали Блуше и Фрейтаг-Лорингофэр, и которая воплощена в жизнь Гинденбургом. Поход Карла XII вглубь России давно осужден немецкой военной мыслью, и не наша китайская стена, тогда еще не существовавшая, остановила их движение в 1915 году.
Когда перед рижской операцией мы очистили наши позиции в районе болота Тируль и отошли на 10 верст, немцы продвинулись вперед, так как фронт их позиции сокращался вдвое, и надо было, ввиду намеченной атаки Риги, поддерживать с нами соприкосновение.
Но взятые нами пленные передавали, что все немецкие офицеры и солдаты отчаянно ругались по поводу этого маневра; пришлось оставить бетонные укрепления, землянки с электрическим освещением, готовые линии узкоколеек, чтобы в холодную и дождливую августовскую пору выходить на новый рубеж и без всякого комфорта располагаться под открытым небом и русской шрапнелью.
Конечно, есть на нашем фронте, вблизи от немцев лакомые куски, вроде Двинского железнодорожного узла, или уголка неприятельской земли у Брод, которые никак нельзя дать немцам без боя. Но есть и огромные участки, где неприятель, продвигаясь вперед, не достигает никаких целей, а между тем удаляется от своих железных дорог, теряет комфорт и должен утроить, вследствие отсутствия долговременного укрепленного фронта, количество действующих здесь войск и снабдить их колесным, запряженным обозом, когда лошадей в Германии нет. Можно быть уверенным, что германцы на этих участках вперед не пойдут; последнее было бы повторением наших ошибок. Та фикция Великой стены, которой мы располагаем на таких участках, в действительности никакой роли не играет.
Этот анализ нашего фронта позволяет утверждать, что возможно разрешить проблему существенного сокращения нашей армии не только не переходя к кордону, но даже значительно увеличив абсолютную цифру наших резервов, и не только не обременяя войска новой непосильной растяжкой на позициях, но обеспечив им более частую смену и более легкие оборонительные задания. В основу требуемого оперативного творчества следует лишь положить отказ от принятия во чтобы то ни стало на всех участках наступательной позы, которая неприятеля нисколько не смущает, и поддержание соприкосновения с неприятелем на многих участках лишь разведочно-кавалерийскими частями. По мере того, как мы будем освобождать завязшие ныне на кордоне войска и сводить их в ближайшем тылу в крупные резервы, дадим им возможность и лучшего существования, и обучения, положение наше для противника будет становиться более грозным; забыв о непрерывности фронта, отказавшись местами от развращающей войска позиционной войны, обнаружив уклон к маневру и полевому бою, мы создадим достойное основание нового оперативного творчества.
Армия и флот свободной России. 1917. № 241. 20 октября.
Икскюль мог быть Полтавой
Когда неприятель атакует какой-либо участок “Великой стены”, все так убеждены в гипотетичности обороны, в тактической несостоятельности оказавшихся под ударом войск, что об участи их и не запрашивают. Аппараты выстукивают на телеграфной ленте один и тот же запрос высших штабов: были ли произведены резервами контратаки? Какая участь постигла наши контратаки?
Ту же фразу выстукивает телеграф и у немцев, и у французов, и у итальянцев. Только на контратаках зиждятся все надежды обороны.
Неутешительные ответы приходилось давать на нашем фронте на этот постоянный насущный вопрос [...]
Особенно выгодно было положение наше на Рижском фронте, где были кое-какие резервы, где неприятель, перейдя под Икскюлем Двину, не расширил и не устроил себе надлежащего плацдарма на правом берегу
