друг с другом, будут драться и в милиции. Милиция — прежде всего совершенно негодный инструмент для гражданской войны, а так как Советское правительство дает обет никаких других войн, кроме гражданских, не вести, то заводить себе идеал милиции, по меньшей мере, слабо. Затем, милиция может сложиться удовлетворительно только в стране, где народ не устал от войны, так как иначе эта военная усталость отразится особенно полно в зеркале милиции! Наконец, в милиции должен быть какой-то авторитет, как в каждом социальном организме, имеющем ответственные задачи; милиционное начальство таким авторитетом никогда располагать не будет, так как это только школьные инструктора, всегда находящиеся в положении учителя немецкого языка в третьем классе гимназии; поэтому боеспособность милиции требует высокого уровня народного развития, во-первых, и во-вторых — привлечения интеллигенции в самых широких размерах в ряды милиции. Единственный в истории пример боеспособной милиции — это германский ландвер эпохи 1813—1815 гг., когда вся Германия была охвачена одним чувством, когда стоял полнейший гражданский мир, профессора и студенты массами наполнили ряды ландвера, а от большой распущенной в 1807 г. старой армии в стране оставалось большое количество военспецов, которые взяли на себя инструкторскую роль. И что же? Этот ландвер перестал умирать от болезней и лишений на походе, приоделся и обучился через 1,5—2 года войны; в конце 1814 года, в 1815 году он стал серьезной боевой силой, нисколько не уступавшей полевым полкам, но он перестал быть милицией; ландвер получил солдатский дух, солдатский закал, в нем появились корпоративно-кастовые побеги — и он стал побеждать.

Гражданский мир, отсутствие военной усталости, единодушие и высокое развитие народа, обеспеченное, от души, широкое участие интеллигенции — вот главные предпосылки для возможности создания милиции. Прошу судить, насколько оно отвечает задачам Советского военного строительства.

Затем, милиция — это форма строительства мирного времени. Только в мирное время можно говорить о различии между постоянной и милиционной организациями. В военное время есть только действующие войска, бывшая постоянная армия или бывшая милиция — все равно, и заниматься теперь всевобучем и милициями — это прежде всего отвергать состояние войны для России теперь, саботировать интересы действующей армии и войны. Возлагать на милицию роль запасных частей для солдатских полков, что, по-видимому, предполагается у нас, также весьма неосновательно: поиграть сначала в солдатики с кем-нибудь, а затем направить его на тяжелую солдатскую службу, заставить его потом, в полку, на походе, переживать солдатский перелом в психологии — это значит оказать плохую услугу и призываемому, и полку: один будет обманут в предъявляемых к нему требованиях, другой будет награжден элементами балласта и разложения.

Милиция — это только мечта, мечта, идущая вразрез всем требованиям советской политики, и совсем неважная мечта. Кто смеет называть себя трезвым реалистом — за борт эту мечту! А казарме верните ее чудесные свойства, используйте ее качества для филигранной отделки красноармейца под тот тип, о котором скучают теперь на полях сражений — и вы увидите улыбающиеся лица и протянутые руки, посыплется хлеб и завертятся фабричные колеса.

Запомним — армия может быть и белой, и серой, и красной, в зависимости от вкусов строителей армии, причем, однако, прочность и добротность окраски зависит исключительно от того, насколько казарма, пропускающая через свои стены новобранцев, действительно казарма, а не богоугодное заведение. Милиция же определенного цвета иметь не может, так как цвет милиции — это цвет зеркала, отражающего все политические вихри, которые проносятся в стране. Красная армия — это выражение имеет определенный смысл. Красная милиция — это такая же бессмыслица, как, например, красный хлеб. Именно бесцветность милиции заставила оптировать за нее 2-й Интернационал, когда он находился частью в оппозиции, частью в подполье. Но чтобы бесцветностью мог соблазниться кто-нибудь, пришедший к власти, этому поверить нельзя. Тут может быть только не-до-разумение.

Военное дело. 1919. № 11-12. С. 436-438.

Инспекторская болезнь и милиция

 Едва ли кто будет спорить против положения, что “инспекторская болезнь” широко распространилась в России. Это безусловно поветрие: на местах только и делают, что отражают наезды той или другой инспекции. Инспекции в войсках имеют преимущественно не политический, а профессиональный характер. Инспекции бывают и хозяйственные, и тактические, и педагогические, и нет им числа. В столицах военспецы с трудом вырывают часы для исполнения своих прямых задач и обязанностей — их поминутно отрывают для инспектирования какой-либо отрасли обучения или снабжения войск. Иные применились и видят в разъездах по инспектированию недурные возможности для широкой организации мешочничества.

Но если инспекционное поветрие является общепризнанным, то утверждение, что в нем заключаются серьезные болезнетворные начала, безусловно требует доказательства. Ведь многие только в инспектировании видят якорь спасения ...

Если мы окинем глазом историю русской армии, то найдем аналогичный период увлечения инспекциями. Этот период должен быть периодом, когда командный состав русской армии пользовался наименьшим доверием центральной власти, когда военные явления в центре и на местах рассматривались в совершенно различных плоскостях. Это период царствования Павла I, не любившего и презиравшего “мужицкую армию”, оставленную ему в наследство Екатериной, не доверявшего командному составу Суворовской школы, желавшего изгнать из армии дух почина, самодеятельности, свободного решения на месте возникающих вопросов и решившего подтянуть всю русскую армию по прусскому шаблону.

В этих условиях Павел упразднил в русской армии командование и заместил начальников дивизий инспекторами. Все управление сосредоточилось в инспекторском кабинете. До Павла главнокомандующий мог производить в полковники, при Павле отпуск прапорщика на 29 дней требовал уже разрешения императора; центральная власть следит за всеми вакансиями, от нее исходят все назначения. Инспектора не имеют никакой власти, никаких прав, но к первому числу каждого месяца ориентируют императорский кабинет во всех деталях войсковой жизни их инспекций.

Характерно, что этому инспекционному поветрию сверху отвечает нарождение “шефов” вместо командиров на местах. Командир полка является только бесправным заместителем “шефа” полка в его отсутствие. Во время гарнизонной жизни “шеф” шефствует, а в поход и на войну ведет полк обезличенный командир полка.

Если Павел задавался целью напугать и подтянуть командный состав, то великолепно достиг своей цели: с его царствования все внимание командного состава русской армии оказалось устремленным на мелочи, на выполнение буквы регламентов; инициатива младших