всем известно. Я думала об этом в свой первый день на могиле. Мы не приехали «на вызов», как «Скорая». Да, у нас были носилки, но они предназначались для транспортировки мешков с трупами, а не для живых. Да, мы мчались во весь опор, но только потому, что Билл попросту не умел иначе, а вовсе не из-за того, что наше промедление грозило бы смертью. Смерть уже пришла, а осознание – нет.

Добравшись до места, где нам предстояло работать, мы увидели, что ООН огородила захоронение экраном из серого войлока, натянутого на деревянную раму. Сооружение выглядело не очень внушительно, однако было достаточно высоким, чтобы закрыть обзор зевакам. Неподалеку от блокпоста, обложенного мешками с песком, стоял бронетранспортер. Нас встретил капитан Хасан, командир миротворцев из иорданского полка, стоявшего здесь с прошлого года. Высокий, стройный, с подстриженными усами на гладко выбритом лице, Хасан неплохо говорил по-английски. Капитан всегда был неизменно вежлив и испытывал настоящую гордость за состояние «своего» участка.

За экраном я с удивлением обнаружила рабочую площадку, обустроенную куда лучше, чем в Руанде и Боснии. В покрытом гравием дворе стояли три контейнера, соединенные дощатым настилом. За всем этим стоял белый заборчик, ведущий к белой ооновской палатке тоже с дощатым настилом. Позади палатки простирался неровный участок земли, заваленный мусором и окруженный колючей проволокой: это и была могила. Еще один неприметный участок, скрывающий ужасные тайны. Пройдет всего несколько недель, и мы извлечем из земли тела и узнаем их истории. Глядя на все это, я почувствовала себя странно. Мы с Биллом бродили по участку, и я постепенно вживалась в привычную роль – подбирала кости животных, отвечала на вопросы и оценивала фронт работ. (Вскоре я научилась отличать свиные зубы – испещренные бороздами коренные зубы, высокие и острые.) Билл жаловался, что «придурки» саперы перелопатили поверхность могилы, так что нам, «вероятно», придется передвигать палатку и «наверняка» – переместить забор, и, черт возьми, эта колючая проволока прямо на могиле. Клинт отнесся с пониманием ко всем жалобам и выразил готовность оказать необходимое содействие, пообещал предоставить телефоны, факсы, офисную мебель и туалетные кабинки – все должно было прибыть на следующий день.

Клинт рассказал, что «Матери Вуковара» устроили скандал, когда им объявили о начале эксгумации: женщины требовали доказательств, что существует связь между их родственниками, которых они видели живыми, когда их увозили из госпиталя, и захоронением в Овчарах. Меня такая позиция удивила и немного озадачила. Что делать человеку вроде меня, чья цель вернуть хоть какие-то останки умершего его родственникам, если эти родственники не желают ничего знать? Если они живут только слепой надеждой на то, что их близкие чудом уцелели? Мы, судебные антропологи, всегда приходим вслед за смертью, хотим мы того или нет. И хотя эта роль меня всегда полностью устраивала, в тот момент я почувствовала, что совершаю предательство по отношению к «Матерям Вуковара». Я лишаю их надежды. Это чувство усилилось, когда на следующий день мы начали работать на могиле: снимать верхние слои почвы для определения границ и собирать гильзы от пуль.

Рабочий процесс был хорошо выстроен, и мне оставалось только включиться в него. Мы продолжали работу, начатую судмедэкспертами в 1992 году. Раскопки всегда начинаются с инвентаризации имеющегося оборудования и выяснения того, что еще нужно. Что ж, у нас в избытке было мешков для трупов (и белых британских, и роскошных зеленых американских с ручками для переноски), резиновых перчаток, тканевых перчаток, мыла, полотенец – бумажных и обычных, лопат, кирок, мастерков, кисточек, дождевиков, булавок для карты, всевозможных губок, веников, ведер и дезинфицирующих средств. Нам недоставало только зубочисток для тщательной чистки, дуршлагов, мешков для мусора, совков и маленьких веничков.

Тридцать первого августа мы заложили пробную траншею и начали первоначальное картографирование и фотографирование – под прицелами объективов британской съемочной группы, с разрешения МТБЮ снимающей о нас документальный фильм. Хотя наша команда состояла всего из четырех человек, а Билл все время мотался между нами и еще одним захоронением, Лазете, возле Ораховацы в Боснии, – все мы давно были знакомы друг с другом, поэтому работа начала спориться сразу благодаря общему пониманию целей и дружеской атмосфере внутри коллектива. Вернулись Даг Скотт и Ральф Хартли, из Америки прилетела Бекки Сондерс. Что самое важное, и Бекки, и Дуг, и Ральф были участниками групп, которые вместе с Клайдом Сноу пытались начать работы в Овчарах в 1992-м и 1993-м. Благодаря их воспоминаниям и сохранившимся документам мы уже на следующий день знали, где проходит южный край могилы. Разрез почвы рассказал свою историю: поверхностный травяной покров был нарушен, изменение цвета слоев почвы, изменение цвета, текстуры и запаха в донном слое нашей пробной траншеи. Затем Дуг и Ральф исследовали разрез почвы в другой нашей траншее и определили западный край первоначальной траншеи 1992 года. После этого мы нашли артефакт, известный как «человек в зеленой рубашке»: мы знали еще с 1992 года, что он должен быть где-то на восточном краю могилы. Эти открытия позволили оценить общие размеры верхнего слоя могилы: согласно нашим измерениям, она простиралась с севера на юг более чем на восемь метров, а ширина с востока на запад – около семи метров – была известна благодаря пробной траншее 1992 года. Естественно, о глубине могилы мы пока судить не могли.

Тем временем Клинт выполнил свои обещания относительно «той стороны забора» – так мы назвали административную зону гравийного двора и несколько чистых контейнеров, отданных под офисы. Мы получили телефон и оргтехнику, а также ключ от «санитарно-бытового» контейнера. Видимо, ООН планировала сжечь все, что мы использовали, включая палатку с деревянным настилом за шесть тысяч долларов, где мы обедали – видимо, они посчитали, что никто не захочет пользоваться тем, что взято с могилы. В общем, туалеты были вонючие, только в одном из трех было сиденье, душевые выглядели как после шторма. «И как все это чистить?» – подумала я. Всего за день мы затоптали полы так, что настоящий их цвет было не определить.

По «нашу сторону забора» тоже не все было гладко. Поскольку постоянно шел дождь, а участок был без естественного наклона, пришлось выкопать дренажную систему. Вода стекала в специальные ямы, откуда ее потом откачивали. Мы постоянно прикрывали ту или иную часть могилы брезентом, чтобы почва не превратилась в месиво. Каждое утро начиналось с откачивания воды – к счастью, преимущественно с укрывающего захоронение брезента. Вскоре мы стали настоящими мастерами в укладке брезента и защите могилы от лишней влаги. Ну и да, будь