трудом удалось сдержать иронию и не ляпнуть в ответ: «Вы что, думаете, у нас тут мемориальное кладбище Гудвилл?» Вместо этого я сказала:

– Сэр, под одеждой – тело. Это всё трупы.

Я не могла поверить, что человек с планшетом не заметил тел. Но понаблюдав за ним – как он выкручивает шею, вертит головой, ища какой-то нужный ракурс и пытаясь увидеть то, о чем я ему говорила, – я осознала: он на самом деле не видит того, что вижу я. Дело было не в ракурсе или дистанции. Дело было в том, что он не может себе этого представить. И это следовало учитывать.

Одна из женщин сильно расстроилась, другая и вовсе отказалась осматривать могилу. Дождь усилился, и нам пришлось откачивать воду из могилы. Увидев это, генерал Кляйн рявкнул:

– Этим людям нужна крыша. Дайте телефон. Я достану палатку.

Половина его свиты тут же испарилась – то ли в поисках телефона, то ли в рамках имитации бурной деятельности. Клинт позже рассказывал нам, что Кляйн довел многих функционеров до нервного срыва, а телефон в нашем офисном контейнере разрывался от звонков от инженерных служб, всеми силами пытавшихся немедленно доставить нам новую палатку. Перед самым отъездом Кляйн зашел в палатку с деревянным настилом и, увидев наши просроченные сухпайки, тут же распорядился каждый день привозить нам горячий суп и свежий хлеб.

Я заметила, что у некоторых людей из генеральской свиты мой вид вызывает смущение, они с жалостью рассматривали мой мокрый и грязный комбинезон и старую лопатку. Женщина, не захотевшая выходить на улицу, стояла позади остальных, наблюдая за мной из палатки. Ее лицо выражало страдание, и это ужаснуло меня. Я поняла: она точно разглядела, что было под той одеждой. Как только все ушли, я спросила у Андреа, кто эта женщина. Андреа ответила, что это одна из переводчиц генерала Кляйна, сербка. Женщина сказала Андреа, что до этого визита верила газетам: в них говорилось, что этой могилы не существует.

В местах массовых захоронений мертвые начинают говорить еще до того, как антропологи и патологоанатомы проведут их тщательное исследование. Правительство или военные могут отрицать факт убийства, но обнаружение даже трех тел, не говоря уже о ста и более, сводит на нет все попытки замолчать смерть. Не важно, кто именно находится в захоронении. Важен сам факт его наличия. Мертвые буквально утаскивают к себе в могилу годы пропаганды. Так, в 1999 году недоверие сербской общественности известиям об обнаружении тел возле местных милицейских участков очень быстро сменилось возмущением.

Через два дня после визита Кляйна начал поступать горячий суп. Ровно в полдень два бельгийских солдата из штаб-квартиры ООН в Вуковаре привезли его вместе с хлебом и маслом. Они понятия не имели, как мы были благодарны: в холодный день просто чудесно съесть горячий куриный бульон с двумя кусочками моркови и огромный кусок хлеба, намазанный маслом.

Палатка тоже пришла. Она не было похожа ни на одну из тех, что я видела прежде. Установкой занималось порядка двадцати словацких инженеров и их бригадир – австралиец Брайан. Все словаки были одеты в темно-зеленые мешковатые брюки и бледно-голубые кепи ООН. Они потратили целый день на установку каркаса – сооружение обещало быть не меньше нашей палатки с деревянным настилом. На следующий день привезли ткань: что-то типа плотного холста, который предстояло натянуть на каркас при помощи сложной системы колесиков-шкивов. Самый некрупный инженер взобрался на самый верх будущей палатки и протащил ткань по металлическому каркасу.

Место захоронения оказалось внутри высокого ангара из плотной ткани, с дверями на каждой стороне, причем проемы были достаточно широкими, чтобы экскаватор мог добраться ковшом до края могилы и забрать землю. Приложив некоторые усилия, можно было поднять и зафиксировать небольшие створки на стенах, если требовалось больше света. Да-а-а, мы прошли долгий путь: и если в Кибуе мы мастерили навес из срезанных ветвей и брезентовых полотен, то здесь у нас была полноценная палатка. Больше никакой воды на месте работы! Генерал Кляйн помог решить многие из наших проблем.

Теперь мы могли работать, даже если шел дождь, и когда приехала Мелисса Коннор (чтобы подменить Дуга), мы вместе принялись за тщательную расчистку могилы, двигаясь от краев к центру и не разделяя больше участок на сектора, как раньше, а просто оставив одну земляную дорожку для прохода. Почва становилась все более влажной – как будто рядом был источник. Ну да, зловонный источник… Я снимала небольшой слой почвы, и на дне пузырилась жижа. Если продолжить копать, образуется лужа. Читая в конце дня полевые записи, мы все замечали, что пишем одно и то же: «Обнаружена влажная почва». Мы знали, что это значит. Я записала в своем дневнике: «Там внизу тела». Мелисса описала влажность почвы как «очень Кибуе» – дополнительных пояснений не требовалось. Быть может, из-за этого сходства я все время вспоминала Руанду… А может, все места массовых убийств чем-то похожи друг на друга…

В свой двадцать четвертый день рождения я взяла выходной и решила прогуляться по городку Эрдут, что находился прямо за воротами базы. В раскисшей земле по краям дорог копались свиньи. А вот людей я нигде не заметила. Дома были разрушены, дворы заросли бурьяном, оконные и дверные проемы зияли, словно могилы, где вместо трупов лежали чьи-то вещи, игрушки, мебель. Обломки жизни. Я вспомнила церковь в Нтараме, недалеко от Кигали. Столь же гнетущее впечатление.

Я вернулась к могиле и вновь вспомнила о Руанде. На некоторых фалангах пальцев были следы травм, что сразу наводило на мысль, что эти люди пытались защищаться. Я подумала о банановом – одном из немногих скелетов из Кибуе, у которого были порезы на пальцах, кистях и предплечьях. Могила в Овчарах начала проявлять свою индивидуальность.

В Европе работники больниц обычно носят белые сабо без задников. Подошва может быть из дерева или резины, а верх почти всегда сделан из гладкой кожи или пластика и имеет перфорацию по всей поверхности. В первый раз я надела такие сабо в 2000 году, в морге МТБЮ в Косово. Но я уже видела их раньше – в могиле в Овчарах. Вначале я откопала одну пару. И в них были ноги, хотя тело лежало на боку. Меня это удивило, ведь у сабо нет задников, они плохо держатся на ногах. Может быть, они остались на месте, потому что человека заставили лечь на землю перед расстрелом? Его, вероятно, убили одним из последних – его тело лежало поверх остальных. Что он видел перед своей