Я посмотрел на керчетту и отвел глаза.

– Если приходилось.

– Я тоже буду убивать. – Мальчишка состроил серьезную морду и стал размахивать палкой перед собой.

– Боюсь, этому нужно долго учиться.

– Целый год?

Я вздохнул, вспоминая, сколько лет жил без фехтования. Ответил так честно, как мог:

– Всю жизнь.

– О-о, – взвыл мальчишка то ли от восторга, то ли от ужаса. – Ну хоть что-нибудь с мечом вы покажете?

– Может, и покажу. – Я сделал вид, что задумался всерьез. Глаза мальчишки округлились. – Твой отец не будет против?

Парень сразу погрустнел:

– Мой отец в городе.

Я старался ничем не выдать свой интерес. Может, мне свезло, и я сразу наткнулся на нужную семейку. А может, слишком привык надеяться.

– Что насчет отца в деревне?

Мы уставились друг на друга. Помолчали.

– А, Ромель, – поморщился мальчишка. – Он мне не отец. Так, приглядывает…

Похоже, свезло.

– Отведешь меня к нему?

Так я и узнал, где живет один из пособников Бато. Мальчишка присоединился к своим друзьям, что смотрели на меня с тоскливой неприязнью. И даже не понял, как выложил все, что мне нужно было знать.

Финиам писал, что при его короле времена были – хуже некуда. Дворяне грызлись за наделы, а совет вот-вот мог распасться. Не помогал и принудительный брак между семьями. Тогда старина Ол провернул кое-что новенькое – заручился помощью войска и благосклонностью знати. Семьи поменялись детьми, а именно старшими наследниками. Там, где не помогли меч и золото, осталось рассчитывать на семейные узы.

Заложники – гарант честной сделки.

– Ну, разнюхал чего? – нагнал меня стрелок из отряда. Я тяжело вздохнул и закатил глаза. – Кроп спрашивает…

С такими солдатами и навоз в хлеву не найдешь. Я все больше проникался уважением к селянам Волока.

– Сам вернусь, как будут вести.

Я мог бы свистнуть ребятам Митыги, выволочь подельника Бато и выбить из него все подробности договора: кто с кем менялся и на каких условиях. Но спешка в Воснии почти сгубила меня дважды.

Отпив из фляги, я прогулялся вдоль домов. Мы могли схватить не того. Подельник мог оказаться той еще проблемой. Мне не нужны упертые люди, верные общине.

Я искал слабые звенья. Кого-то, кто больше всех пострадал от договора. Несогласных, самых обделенных. Юношей с горящими глазами и пустой головой, одиноких вдов, сирот…

Удо называл их компостом. В финке их обозначили добрее – «перебежчики».

Я присмотрелся к дому на самом краю села. У сруба давно не чинили крышу, а ставни так отсырели, что внутри наверняка поселился жуткий сквозняк. Я постучался для приличия: дверь не закрывали на засов.

А когда встретил хозяйку, искренне улыбнулся. Рябая, не сидит при детях, озябла в летней рубахе. Смотрит с недоверием, но интересом. Похоже, первая нищая на селе.

– А, энто вы. Я вас помню-то. – Она поправила ворот рубахи. – Ничегой у меня нет…

– Я не за припасами. Пришел предупредить. – Изобразив тревогу, я оглянулся в сторону двора. Убедился, что никто не смотрит. – Вчера у костра я слышал, как ребята думали спалить деревню.

Глаза селянки округлились.

– Матерь двойного солнца и ее милости!.. Но зачем?

– В назидание. – Я виновато уставился в пол. – Наши люди страшно голодны. До вас мы заглянули в семь деревень…

Селянка тут же меня перебила:

– И все пустые! – схватилась за сердце.

Не вопрос, утверждение. Похоже, даже последний простак в деревне знает об уговоре. Я скорбно кивнул:

– От голода и короли звереют. Вопрос лишь в том, когда это случится.

Она еще колебалась, и я протянул руку. В ладони блестело серебро. Достаточно, чтобы убраться в город и пережить зиму.

Бато был хитер, как стая городских крыс. Но у всякой хитрости есть обратная сторона. Прямо передо мной стоял тот самый человек, которому нечем было меняться и который ничего не терял.

Как привороженная, селянка подставила обе ладони – жадно, резко.

Я дал ей один серебряк и задал простой вопрос:

– Я знаю, что есть некий уговор, по которому забирают почти весь урожай. – Она кивнула, как обычно и делают перебежчики. – Оставляют лишь самую малость. – Еще один кивок. – Кто приходил после покоса?

В моей ладони оставалось девять монет. И правда, десять серебряков будоражат любой ум. Селянка говорила, не отрывая взгляда от королевского профиля:

– К концу лета телеги притолкали, благослови вас солнце. Больше всех телег было!

– Куда их увезли – в замок, в город? – Я добавил еще одну. – Для Бато, Долов?

Она замотала головой:

– С замка не пришли. Давно не ходют. Забрали много мешков и почти всю скотину-то. Кто такие – всех не упомню. До вас еще заглянули, но токмо с одной кобылой…

Не хватало только третьей армии. Я потер пятнышко на рукаве, чтобы не выдать волнения. Переждал. Селянка заговорила вновь:

– С севера их встречали, на лицо – душегубы с леса. А глава с ними бражку дул. – Еще одна монета. – Троих я знаю: из Маслички, в ярмарку виделись. Это туда, – махнула селянка рукой на юг, в сторону деревни, где мы были позавчера.

Так я обошел еще пять домов. В четырех явно выдумывали и получили по одной монете на каждого.

Когда я вернулся к нашим телегам, тот самый бастард, который потешался надо мной при кавалерии и имени которого я так и не запомнил, пришпорил кобылу и двинулся навстречу.

– Ну?

Я отряхнул рукав, хоть это и не помогло бы ему стать чище. И оглянулся на косой ряд срубов.

– Нам нужен отец семьи из третьего дома, если считать от начала дороги.

Бастард щелкнул пальцами. Во всем, что он делал или говорил, сквозило пренебрежение. Отряд с неохотцей пополз к дороге. Похоже, бастард умел находить врагов даже там, где это сделать было совершенно невозможно.

Я прочистил горло, надеясь, что мне предложат хотя бы вина. Не предложили.

– Если он скажет, что припасы спрятали на юге, – значит, искать стоит на севере. – Я проводил взглядом увальней, которые целым отрядом отправились ловить одного крестьянина.

Подельнику Бато явно было что терять. Урожай – одно дело, совсем другое – старший сын в чужой семье, с которой вы обменялись на время договора.

Всадник цыкнул зубом.

– С чего ты взял?

– Когда хотят солгать, обычно говорят обратное. – Я пожал плечами. Удо рассказывал мне об этом. А уж гувернеры отлично разбираются во вранье.

– Они не настолько умны, – фыркнул бастард, придерживая неспокойную кобылу.

– И тем не менее эта земля все еще не наша, – заметил я осторожно. Я не воевал с чужой гордыней. Все, что мне было