в последний раз, прислонившись к бирюзовым перилам, затем я смотрю, как она уходит.

Наше счастливое будущее уже в поле зрения.

Мой телефон звонит, когда мама пытается насильно накормить меня второй порцией рождественского безалкогольного пудинга. Он отвратительный.

Я ожидаю, что на дисплее появится надпись «ЗВОНИТ КЕРРИ», но там – «Неизвестный номер», и мелодия звонка проходит сквозь меня, словно электрошок.

Мама хмурится.

– Наверное, Ант, – предполагаю я. – Извини, я на минутку.

Я выхожу в холл. Снаружи темно, но на десятифутовом дереве мерцают огоньки. Мама снова собирается устроить полноценную новогоднюю вечеринку. Я надеюсь, что смогу уговорить Керри приехать…

– Здравствуйте, это мистер Джоэл Гринуэй?

Женский голос: жесткий, официальный.

Пожалуйста, пожалуйста, только бы ничего не случилось с Керри!

– Да.

– Это из окружной больницы.

Кровь приливает к моей голове. Мое сердце колотится.

– В чем дело? Говорите!

На заднем плане я слышу крики чаек. Это звучит странно.

– Ха, Джоэл, ты повелся! – смех, который следует за этим, знако́м и пугает.

– Зойи? Ты больна? Или это какой-то розыгрыш?

– Нет, я не больна. Я счастлива, счастлива, счастлива!

– Ты на чем-то сидишь?

– Я сижу на… любви. И у меня есть для тебя потрясающие рождественские новости. Знаешь, что? Ты папочка!

Гирлянды на елке ослепительно яркие, и мне становится трудно дышать.

– Послушай, Зойи, я знаю, что это время года, должно быть, тяжелое для тебя, особенно после всего, что произошло между нами, но, пожалуйста, не нужно этих дурацких шуток.

Она снова смеется. Чайки звучат как брайтонские чайки, но я полагаю, что она может быть где угодно.

– Это не шутка. Кто у нас папочка? Ты у нас папочка! Он родился на пять недель раньше срока, и у него твои глаза. Но, к счастью, сердце – мое, потому что бьется как положено. В любом случае я не уверена, что у тебя когда-либо было сердце.

Я снова пытаюсь дышать или говорить, но ничего не выходит.

– Разве ты не хочешь поздравить меня?

– Ты серьезно? – мой голос звучит как шепот.

– Да. Ваш сын родился 23 декабря. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Или как минимум у нас все получилось.

– Значит, ты не…

– Избавилась от него? Нет. Пошла в клинику, однако передумала, когда мне дали бланк согласия. Но деньги, которые ты мне дал, помогли мне уехать, спасибо за это.

Мой мозг не может это переварить. Я отец.

– Он… В порядке? На самом деле? – не то чтобы это что-то значило. Я был в порядке семнадцать лет, прежде чем умер.

Она не отвечает.

– Где ты? Все это звучит впечатляюще.

– Празднуем, – но ее голос немного дрожит, и я чувствую, что это еще не все.

– Ты с ребенком? На пять недель раньше срока – это плохо, не так ли?

– Ты не можешь вешать это на меня, придурок. Да, я употребляла, но можешь ли ты винить меня после того, что наговорил мне?

Я сажусь на мраморную ступеньку, закрываю глаза.

– Ребенок родился зависимым, – это не вопрос.

К пронзительному крику чаек присоединяется тихое поскуливание. Я знаю, как плачет Зойи. Это невыносимо.

– Зойи, где ты? Я могу приехать и забрать тебя.

– Нет. Слишком поздно. Ты никогда его не увидишь. Он в каком-то специальном подразделении, и они говорят, что его у меня, скорее всего, отберут. Я буду драться, но, если я проиграю, возможно, его отправят в хорошую семью, – ее голос напрягается при слове «семья», и, несмотря на эту чудовищную ситуацию и ее ложь, мне жаль, что ее попытка создать собственную семью закончилась таким образом.

– Зойи, подожди, мы можем разобраться с этим…

Но она бросает трубку.

Острый край мраморной ступеньки упирается мне в икры. Меня тошнит от запаха комнатных ароматизаторов – инжира и граната. Я кричу своим родителям:

– Я должен выйти, но это не наркотики, обещаю, что это не наркотики.

И я еду к набережной, хотя знаю, что, скорее всего, ее нет в Брайтоне. Даже если она там, я не найду ее, потому что знаю: Зойи обладает способностью ускользать, словно призрак, точно так же, как она сделала это раньше.

26 декабря 2004 года

37. Керри

С тех пор как я вчера ушла от Джоэла, каждая минута казалась мне часом.

Даже смена затянулась, несмотря на происшествия в день подарков, из-за которых линии заняты постоянно: ожоги от соуса, передозировки, а также падения и переломы костей, пришедшие вместе со снегом и льдом.

Хотя дома – еще хуже. Рождественский ужин на троих был невыносим! Вкус Джоэла все еще оставался на моих губах, трепет от нашей договоренности лишал меня аппетита. Что еще хуже, Тим и Элейн, похоже, условились казаться как можно более веселыми, доставали хлопушки и открывали подарки с восторгом, какой можно было бы ожидать от праздничного выпуска «Только дураки и лошади».

Убирая со стола, я попыталась представить бунгало без себя. И не смогла.

Однако у нас с Тимом было четыре года, чтобы придумать способ сделать друг друга счастливыми. После августа были моменты, когда я думала, что мы справились с этим, но я обманывала себя…

– Почти закончили, – говорит Мо, протягивая мне кофе. – Я планирую провести следующую неделю в коме от бейлиса и коньячного соуса. А ты?

– Почти так же.

Я собираюсь все сказать Тиму сегодня днем: отведу его в паб и куплю нам обоим по двойному шоту, чтобы набраться смелости пройти через это. Нет никакого способа узнать, как он отреагирует.

С облегчением?

Я написала маме о том, что, возможно, захочу остаться у них на ночь. Чего я действительно хочу, так это немедленно отправиться к Джоэлу, но я этого не заслуживаю после того, как разобью сердце Тиму.

Спешка ни к чему. Скоро у нас с Джоэлом будет столько времени, сколько нам нужно, чтобы наслаждаться обществом друг друга. Вернулась я – прежняя, но более мудрая, более благодарная, более уверенная, чем когда-либо, в том, чего я хочу и в чем нуждаюсь.

Когда мы выходим из здания, от холодного ветра у меня болят зубы, а глаза слезятся.

– Ого, – произносит Мо. – Он опять здесь.

Я поднимаю глаза и вижу Джоэла, стоящего на тротуаре, и снова чувствую прилив тепла, наполняющего меня с головы до ног.

Разве что… он выглядит странно. Сгорбился. И его лицо не меняется, когда он видит меня. Словно он смотрит прямо сквозь меня.

Мо коротко обнимает меня.

– С Новым годом, милая. Увидимся в две тысячи пятом!

Я не двигаюсь. Что-то не так, и я не хочу знать, что именно. Даже просто делая шаг навстречу, я могу ускорить наступление чего-то плохого.

– Керри…

– Ты передумал?

Он хмурится.

– Нет. Но я должен тебе кое-что сказать.

Мы не прикасаемся друг к другу, но я хочу поцеловать его, чтобы он не сказал ничего такого, что могло бы разрушить чары.

– Давай уйдем с холода, – говорит он, и я следую за ним прочь от моря и вверх по переулку. Он останавливается возле неприглядного паба. – Ты когда-нибудь была здесь?

Он как противоположность ТАРДИС: внутри меньше, чем снаружи, оформлен в кровавых тонах и обставлен искусственным красным деревом.

– Кофе или что-нибудь покрепче? – спрашивает он.

– Все, что, по-твоему, мне понадобится.

Он идет к бару, а я нахожу темный угол. Он приносит кока-колу для себя и бокал белого вина для меня. Я дрожу. Что бы это ни было, я не хочу знать.

– Вчера я узнал кое-что странное. Это не должно повлиять на нас, но мы обещали, что будем честны друг с другом, верно?

– Все настолько серьезно? – я делаю глоток вина. Я люблю Джоэла, несмотря на все его недостатки, и не могу представить себе ничего, что перевернуло бы это чувство с ног на голову.

– У меня есть ребенок.

Я пристально смотрю на него. Должно быть, я ослышалась.

– Прости, у тебя что?

– Ребенок. Я надеялся, что она сделала аборт, но… – он берет свой стакан и пьет, и на мгновение я задумываюсь, нет ли в нем водки. – Нет. Надеялся – это неправильное слово, – он хмурится.

– У тебя есть ребенок, от которого, как ты надеялся, избавились? – я закрываю глаза, чтобы не видеть его лица, и пытаюсь разобраться в словах самостоятельно. Затем снова открываю. – Давай с самого начала. С кем?

– Одна из девушек, с которыми я раньше тусовался. Ты