небывалое событие — не генерал, а великий Юба-сэнсей, самый меткий лучник Империи. Генерал Намура-младший склонил его к этому с превеликим трудом и долгими увещеваниями, сам заняв место в строю конных. Но — мало кто знал, что великий Юба-сэнсей сам готов был за место в Полку Героев уступить эту должность лучшей лучнице Империи — Гюльдан, телохранительнице Третьей Принцессы. И не на шутку горевал, узнав о её гибели в последний день войны. Он был в траурных одеждах посреди великолепия парада, вызывая недоумение и странные слухи среди зевак.

Следом за лучниками и музыкантами выступали кавалеристы, краса и гордость императорской армии. Первыми — конные копейщики, не самый многочисленный род войск для жителей Срединных Провинций, привыкших в горах полагаться больше на крыло, чем на седло коня. Но из-за малочисленности почти все известные, почти все герои. Возглавлял их Маивара-десятый, из Старой Столицы, единственный генерал, после Мацукавы, который прошел всю войну с начала до конца в генеральской должности.

Следом за копейщиками маршировали конные лучники. Старый Хисакава из Осаки, отец первой красавицы Железнодорожной Столицы и в свои года умудрялся отвлечь на себя внимание всех женщин — и молодых и не очень, которые до его появления только пытались робко смотреть на солдатиков. Радом с ним, конь-в-конь, ехал генерал Намура-младший, из пеших лучников, уступивший своё место Юбе-сенсею.

Завершали парад тяжелые конники. Вот где красота, так красота! Жители средних планет — бедняки по сравнению с обитателями Ада, им суждено наслаждаться лишь желтым блеском золота и белым — серебра, и никогда не знать всех тонов, которые даёт живой огонь! Доспехи всех цветов текучего металла, накидки и плащи цельного пламени, а у некоторых ещё и непокрытые головы с распущенными по плечам волосами, или забранные в лихой хвост — как большая, сверкающая драгоценность, этот полк завершал самую важную часть парада. Следом шли кавалеристы-северяне, тоже, порой заметные и нарядные мужчины, не уступающие горцам, но в Столице даже самые прославленные в Степи фамилии знали мало, разве что какие-то знатоки отмечали родственников императрицы. Ну, а ракшасы в параде не участвовали — они достаточно оскорбили Высочайший взор два года назад и Высочайшую Фамилию — тем, что способствовали пропаже Принцессы Третьей.

…Но на этот момент было приготовлено самое замечательное зрелище. Зеваки, сначала не поняли, зачем их стали разгонять с небес, но потом кто-то крикнул, у кого было особенно хорошее зрение:

— Смотрите!

Вначале это были всего лишь точки, но быстро, очень быстро, они превратились в три боевых клина в чётком построении по-походному — на четыре эшелона. На подлёте к столице они снизились, перестроившись в один эшелон по четыре, и перед изумлёнными зеваками предстал во всей красе Полк Копейщиков.

Начищенные копейщики, яркие, как молнии, блестящие нагрудники, могучие крылья, полупрозрачные на фоне почти полуденной Аматэрасу, краса и гордость, любимцы принцессы. На каждом копье и нагинате висел маленький флажок с её новогодними соснами, а у возглавлявшего строй генерала Синкая из Оямы в руках было то самое копьё, с которым воевала принцесса — пожалованное Её Высочеством за геройские подвиги при взятии Диззамаля.

Мацукава с недовольством проследил их полёт над своей головой, обогнувших арку Главных Ворот — всё-таки его тёзка торопился, поспешил раньше предстать перед светлыми очами. Ну что же… Они взаимно не любили друг друга. Только зачем же портить парад⁈ Он, вместе с другими генералами штаба, спокойно, под музыку, прошел в ворота, и спешился перед императором. Синкай всё ещё кружился в воздухе, наказывая сам себя — согласно этикету он не мог подойти до окончания построения, а копейщики строились после всей пехоты, которая только начинала подходить.

Император с волнением следил за подходящими войсками. Конечно, этого не может быть, но так хотелось надеяться, что он увидит дочь среди этих марширующих солдат! Привычкой, выработанной многолетней практикой, он, не выдавая себя ни одним движением лица, бросал взгляды на жену — и она поняла! — под одеждами, так, чтобы не увидели придворные, нашла, и крепко сжала его руку. Он быстро глянул в ответ — лицо императрицы было спокойно и непроницаемо, как всегда. Им двоим, уже давно не нужны были слова, чтобы понять друг друга — боги наказали их за то, что они отреклись от одного из своих детей. Забрав сразу двоих — в том числе и ту, которой они больше всего дорожили…

…Белая Императрица крепко сжала руку мужа — даже сквозь строгость официальных одежд она чувствовала, как он волнуется — ну, а кто бы не волновался⁈ Она легонько фыркнула — в полдень дворец «Тень Соснового леса» был великолепно виден отсюда. Как досадно, что он всё ещё принадлежал этой шлюхе! Муж заметил её действия и истолковал на другой счёт — теперь он сжимал её руку. Императрица опустила голову, и её глаза стали казаться ещё более раскосыми, чем были от природы. Слишком много лжи… Слишком много недомолвок, оговорок, которые так заманчиво повернуть для себя! Вот и сейчас, она надеется на ложь — что её дочь обманула их, и на самом деле прячется среди солдат, чтобы выйти вдруг… выйти вдруг, и сказать: «Я здесь, мама!»…

Белая госпожа подняла голову на эту мысль, и окинула строившуюся армию взглядом — нет, Малышки здесь не было.

Иначе бы она почувствовала.

…Все построились, даже неугомонный Синкай наконец-то прибежал — теперь его было даже жалко — ну естественно, пролететь почти девятнадцать ри в парадных доспехах, да потом ещё быть представленными перед Императором — какой-то бог здорово наказал за самомнение. Мацукава только проследил, как тот встал в строй в числе последних, а разноса за нарушенный парад устраивать не стал. Томинара смахнул со своих одежд несуществующие пылинки, и все полководцы двинулись к Императору.

Парад, естественно, принимали не в самом Императорском Дворце наверху, а за Девятивратной Оградой, в Большом Дворе. Для Императора, его супруги и приближенных, построили помост с навесом, прямо на Сорочьей Лестнице, не доходя нескольких ступеней до второго яруса (праздничный навес был вровень с ним). Всё равно, подниматься было высоко.

Генералы несколько раз останавливались, перестраиваясь по новому ранжиру, но Императрицу было не остановить — она сразу выделила среди них того Мацукаву. Нагадцев, предателей, в любой толпе выдавали их желтые глаза, а уж самый заносчивый из них — несомненно, Мацукава… Каково же было её удивление, когда муж, склонившись к ней, сказал:

— Вот тот старик, рядом с сыном Томинары — и есть Мацукава.