— Подушками… — надувшись, отвела взгляд принцесса: — И вообще, я комплимент хотела сделать!

— А! Ну, за комплимент спасибо… Подушечная армия! — и обе девушки звонко, на весь корабль рассмеялись.

…Как с Тардешем, со Златой не получалось уютно молчать. С ней было замечательно болтать, причём уставшая и неразговорчивая нага по-девичьи трещала гораздо больше, чем соскучившаяся по разговорам принцесса. Ну, у неё так обычно и получалось — кто-то говорит, а она улыбается и поддакивает.

— Злата, что случилось⁈ — наконец прямо спросила демонесса: — Я боюсь… мы с тобой почти не общались после столицы… Что-то случилось, подруга⁈

Колдунья опять спрятала взгляд:

— Ты ещё меня называешь «подругой»⁈

— А кем же ещё⁈ Разве мы можем стать врагами⁈

— Ты готова простить мне то, что я сделала с тобой⁈

— А что ты сделала⁈

— Ты… — взгляд Златы метнулся к взгляду Мацуко, и опять спрятался в поисках пустоты: — Ты невероятна. Ты что, готова прощать даже то, чего не знаешь⁈

— Если я этого не знаю, то зачем беспокоиться?

…- Господи, — горько усмехнулась нага: — Не будь ты демоном, я бы сказала, что ты чудо господне…

— Правда⁈ — у демонессы улыбка получилась неуклюжей, но красивой.

— Правда, — посмотрев на неё, подтвердила Злата.

— Мы должны прибыть где-то в начале шестой луны…

— … четвёртый день перед идами.

— … да… Ты не покажешь мне Амаль⁈ А то господин драгонарий сказал мне, что будет занят.

— Прости, не смогу. Хочется хоть раз встретить день рожденья дома. А улечу ещё до прилёта.

— Домой? На Крапивницу?

— Угу. К тому же и семья хочет, чтобы я остепенилась и нашла вторую половинку…

— Пригласишь меня на свадьбу?

— Если получится.

— Получится свадьба, или получится пригласить?

Обе девушки рассмеялись.

…А потом, провожая взглядом уходящую подругу, Злата думала: «Вот и сердись на мир, как же…всегда приходит кто-то, как эта принцесса… Удачи бы ей с паном драгонарием… Так ведь не будет…».

Цвет вишни

…Господин Сакагучи спускался по четвёртой улице девятого квартала, и старался отогнать то счастливое настроение, которое навевали остатки аромата только вчера отцветших вишен, мешающихся с запахом рано распустившихся яблонь.

Он, стараясь казаться спокойным, настороженно перебегал взглядом от одного фасада к другому, и, даже зная, что нужна-то левая сторона, нет-нет, да и останавливался, оглядываяся, окидывая взглядом правую. Конечно, он помнил, что правая сторона тенистее, и, учитывая здешние порядки, лавка могла переехать за эти два года.

Нет, вот она. Несмотря на опасения, дом он всё-таки узнал, и почти та же вывеска на лавке красильщика — только подновленная немного, как и полагалось у рачительных хозяев.

…- А-а… господин, господин тюдзе! — предупредительно выскочил красильщик, едва бывший хатамото сделал шаг по направлению к дверям: — Как же, очень-очень ждали вас! Вы не представляете, даже моя старуха все глаза проглядела: «Где там наш господин» — а ведь она Кодзуми не родная. Что же говорить о самой нашей красавице⁈ Вы проходите-проходите! — неустанно тараторя, вел его счастливый папаша через лавку: — В сад, там сейчас спокойно и хорошо, я чай принёс в беседку, у нас не только яблони, но и персики зацвели, а старая вишня, как вас ждала — единственная на всей улице — сами увидите! А я дочку позову… Эй, Кодзуко! Кодзуми, дочка, кто к нам пришел! Выходи, встречай дорогого гостя!.. Такие гости, такие гости…

— Я не тюдзе, — наконец выдавил Сакагучи…

…Сад был действительно великолепен. Вновь увидя его, бывший хатамото опять понимал, почему все мечтания хозяина о правой стороне улицы так и останутся мечтаниями — бросить такое сокровище! Огромная сакура — украшение этой улицы, царила здесь, нависая и над беседкой, и над затейливо украшенным прудом. И вправду — её цветение выглядело сущим чудом. Маленькие, упорные цветки розового пламени — их было так много, что сияние, разливающееся вокруг, затмевало даже полуденную Аматэрасу — и белые лучи Царицы Неба, пробивая сквозь прорехи в кроне царицы сада, сами красились в розовый цвет.

Сакагучи же оценил эту красоту практично — взглянув на свою руку, заметил, что шрамы в этом свете почти невидимы.

…- Ах, а она, сколько же вас ждала, сколько ждала! Только и разговоров у меня в доме, что: «Где наш господин Сакагучи⁈». Мы уже и привыкли к этому со старухой — почти в каждом дне про вас вспоминаем, — чай в тихой беседке, ставленой для дорого гостя, был особенно вкусен: — Особенно много было надежд, когда пришло известие о гибели Его Высочества Наследника. Конечно, это печально, и грех веселиться, но наша Кодзуми так обрадовалась, узнав, что вы герой.

— Никакой я не герой… Просто ближе всех был.

— Правда⁈ — удивился господин красильщик: — Может, расскажете, пока ждём⁈

Хозяин дома сам был ветераном, и как-то не шло ему это обывательское любопытство. Инвалид даэнской войны, лоскут перепонки и два пальца левого крыла он оставил там, на холодной планете, вотчине непутёвого Сабуро, да и других следов от знакомства с шемширами, он, наверное, хранил немало… Прежде, Сакагучи удивлялся, почему самые крутые из ветеранов не хвастаются своими подвигами. Теперь — понял, но удивлялся снова — почему его так торопят рассказать…

— Я не хочу говорить пока о себе. Расскажите о Кодзуми.

…Господин красильщик строго посмотрел на него и сказал:

— Вы же понимаете, господин, как мы любим её… И я, и моя старуха — а она ведь ей даже не родная. Вы уж не обижайте её, господин… (Сакагучи крепче сжал челюсти): — Мать её, покойница, её носила, дело как раз зимой было — помнится, всё тепла просила, мы для неё не жаровню, а целый костёр жгли в доме — вот и прозвали дочку «Кодзуми» — «сияние», ведь, наверное, весь свет от костра впитала, и с тех пор как есть — освещает весь наш дом, надежда наша… Ну, вы же знаете нашу Кодзуми, господин?

— Батюшка! — бывший хатамото вздрогнул от того, насколько чистым, невинным был этот голос. Голос стал намного взрослее, но не испортился, лишь получил немного женственности:

— Батюшка! — она выбежала на поворот дорожки к беседке и остановилась.

У неё были розовые волосы. В свете цветущей сакуры они казались совсем