развернутся и сойдутся на ближайшем и самом большом корабле. Когда мы поднырнем под него, они будут направлены вверх. Когда они станут перпендикулярными, будет выпущена верхняя торпеда. Магниты прикрепят ее к днищу обреченного корабля. "Мститель" будет погружаться все глубже, повинуясь предупреждению звукового индикатора, и искать либо новую жертву, либо безопасное место для всплытия. Через десять, пятнадцать, двадцать минут, как мне будет угодно, торпеда взорвется, линкор или крейсер разломится надвое и пойдет ко дну, не зная, чья рука нанесла удар.

– Ах, Альбион, враг мой, ты уже побежден! Ты владычица морей лишь до тех пор, пока "Мститель" не начнет свою работу. Когда это будет сделано, английского флота больше не будет. Солдаты Франции отомстят за Ватерлоо на земле Англии, а Леон Флобер станет величайшим именем в мире. Слава Богу, свершилось! Я придумал то, чем покорить мир, а теперь дайте мне поспать.

Его сомкнутые руки упали с головы, веки опустились на больные, устремленные вдаль глаза, тело слегка качнулось из стороны в сторону, а затем откинулось на спину. Когда его голова опустилась на подушку, долгий глубокий вздох вырвался из его полураскрытых губ, и через несколько мгновений по маленькой, просто обставленной спальне разнесся довольный храп.

Глава II. Ужин в Альберт-Гейт

Любопытно, что в то время как капитан Леон Флобер до изнеможения бился над проблемой видимости под водой и, по-видимому, решил ее, заменив электрическими нервами световые прожекторы, которые оказались неэффективными, мистер Уилфред Уоллес Тиррелл довел до успешного завершения длинную серию экспериментов на ту же тему.

Мистер Тиррелл был сыном сэра Уилфреда Тиррелла, одного из младших лордов Адмиралтейства. Ему было неполных тридцать лет. Он получил приличную степень в Кембридже, затем поехал в Гейдельберг и получил еще более высокую степень, после чего вернулся домой, поселился в Лондоне и явил себя миру как самый молодой доктор наук, которого когда-либо выпускал Берлингтон Гарденс.

Континентальное образование освободило его от всех ограничений, от которых страдал его отец, в остальном весьма умный человек. Как и капитан Флобер, он твердо верил в возможность подводного плавания, но, как и незнакомый ему французский конкурент, он тоже столкнулся с этой фатальной проблемой подводной слепоты, и он решал ее с позиции, настолько отличной от взглядов капитана Флобера, что разница в методах практически равнялась различию между гениями двух наций, к которым они принадлежали. Капитан Флобер ушел от решения проблемы видимости и заменил зрение электрическим осязанием. Уилфред Тиррелл стремился к получению способности видеть, и теперь у него были все основания полагать, что он преуспел в этом.

В ночь перед тем, как капитан Флобер уснул в своей каюте в Шербуре, в доме сэра Уилфреда Тиррелла в Альберт-Гейт был устроен небольшой званый ужин. Самой важной из гостей, с точки зрения Уилфреда, была леди Этель Риверс, единственная дочь графа Кирлью. Она была привлекательной красивой брюнеткой с невероятно блестящими финансовыми перспективами. Он любовался ею на расстоянии с отчаянием в течение последних пяти лет, фактически с тех пор, как она переступила черту между девичеством и юностью.

Хотя вполне возможно, что она знала о его привязанности, он никогда не решался даже на самый отдаленный подход к прямому ухаживанию. Во всех смыслах она казалась ему слишком недосягаемой. Когда-нибудь она станет полноправной графиней. Когда-нибудь она также унаследует около полумиллиона в виде арендной платы за землю в Лондоне, и даже гораздо больше, по мере того, как будет сокращаться срок аренды, поэтому, как рассуждал Уилфред Тиррелл, в свое время она выйдет замуж за герцога или, по крайней мере, за европейского принца.

О мнении леди Этель на этот счет можно было судить только по тому, что за первый же год она уже отказала одному герцогу, двум виконтам и светлейшему германскому князю, и что она, казалось, никогда не уставала слушать, когда Уилфред Тиррелл что-то говорил, что само по себе было очень важно, если бы только его скромность позволила ему это заметить.

Но когда он сидел рядом с ней за ужином в этот знаменательный вечер, он почувствовал, что расстояние между ними внезапно сократилось. До сих пор его карьера была блестящей, но малоприбыльной. Многие другие люди сделали столько же, сколько и он, и закончили посредственностью. Но теперь он кое-что добился, он сделал открытие, о котором через несколько недель может заговорить весь мир. Он решил проблему навигации подводных лодок и, в качестве превентивного метода защиты, открыл способ мгновенного обнаружения приближения подводного миноносца.

Он был одним из тех скрытных людей, которые обладают тем даром молчания, при решении критически важных вопросов, который служил многим поколениям дипломатов в случаях, когда судьбы империй висели на волоске.

Таким образом, научившись хранить свою любовь в тайне в течение стольких лет, он знал, как скрыть еще большую тайну, рассказав которую, он мог бы удивить нескольких уважаемых гостей за обеденным столом своего отца, повергнув их в легкий ступор недоверия. Но он, будучи сыном чиновника, знал, что такое преждевременное раскрытие может привести не только к скептическому отношению, что его не волновало, но и к полуофициальным откровениям в прессе, о чем он очень беспокоился. Поэтому, когда с ним прощались, он шепнул матери:

– Я хочу, чтобы вы с отцом, леди Этель и лордом Кирлью поднялись в лабораторию после того, как все уйдут. Я хочу вам кое-что показать. Ты ведь сумеешь это сделать, правда, мама?

Леди Тиррелл кивнула и справилась.

Лаборатория Уилфреда Тиррелла находилась в верхней части дома, на длинном низком чердаке, который, очевидно, был выбран для уединенного пребывания.

Когда они поднимались по лестнице, Уилфред, уверенный в своем триумфе, позволил себе вольность, которая при других обстоятельствах была бы для него почти немыслимой. Они с леди Этель оказались на лестнице последними, и он отставал от нее на шаг или два. Он немного ускорил шаг, а затем, положив ладонь на ее руку, прошептал:

– Леди Этель.

– О, вздор! – прошептала она в ответ, слегка вздрогнув под его рукой. – Леди Этель! Как будто мы не знаем друг друга достаточно долго. Ну, неважно, что вы хотите сказать. Что вы собираетесь нам показать?

– Нечто такое, чего никогда не видели человеческие глаза, кроме моих, нечто такое, что, как я смею надеяться, сделает меня достойным задать вам вопрос, который задавали многие более достойные люди, чем я…

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – ответила она шепотом, еще более низким, чем его собственный, и обратила к нему пару смеющихся глаз. – Глупый, разве ты не понял