былые времена на дуэлях сражались сотни немцев, тысячи немцев, хотя они были немцами, именно потому, что они были немцами, и вне зависимости от того, что они были немцами. Поводы для вызова на дуэль разнились, но, вероятно, каждый из них можно приравнять к оскорблению первой, второй или третьей степени. Отсюда вопрос: если быть немцем есть высшая честь, почему же нельзя считать оправданной дуэль, которую кто-то устраивает в защиту этой чести?

Вопрос, насколько бы очевидным он ни был, вызывает беспокойство среди собравшихся. Рифен шталь закатывает глаза, Удет хмыкает, а Гесс вскидывается:

— Вы имеете в виду евреев?

— Ну что вы, — качает головой архитектор, — еврей как таковой едва ли способен дать сатисфакцию.

Все кивают, и только Гебхардт возражает, что в свое время, и Гесс это знает, он был во фрайкоре «Оберланд», и там вместе с ним служили и евреи, и даже коммунисты, порядочные, по его мнению, люди, по крайней мере тогда они были порядочными, но, конечно, все могло измениться, ведь человеческое сердце не высечено из камня. И тем не менее, насколько он знает, правила суда чести распространяются только на членов СС, и потому он не видит толку в рассуждениях на этот счет, ведь эсэсовцу совершенно невозможно и немыслимо вступить в дуэль с евреем.

— Дорогой герр штандартенфюрер, — произносит Шульте Штратхаус, — многие поступки являются немыслимыми до тех пор, пока кто-нибудь их не совершит. Не забывайте, каких-то сто лет назад дуэли с участием простолюдинов являлись абсолютным нонсенсом. И, раз уж на то пошло, я не думаю, что дуэли — это вопрос чести. За ними стоит нечто другое, я называю это парадоксом Близнецов, но не хочу утомлять вас подробностями.

— Вы нас нисколько не утомляете, дражайший! — восклицает Удет. — Выкладывайте скорее, что за этим стоит, если не женщина, не честь и не отечество. Нам всем ужасно интересно, не правда ли?

Гесс великодушно кивает своему графологу, и тот начинает сомнительную лекцию перед лицом сомнительной компании. К слову, в обозримом будущем Шульте Штратхаус, составив для Гесса неудачный гороскоп и направив его в Англию, окажется в концлагере Заксенхаузен, с архитектором которого он беседует здесь и с надзирателями которого выпивал буквально пару часов назад. В ходе акции против тайных учений и так называемых тайных наук, которая последует за неудачным перелетом Гесса в Англию, по всей стране будут арестованы около тысячи астрологов, ариософов, парапсихологов, прорицателей, целителей, чтецов рун, лозоходцев; кого-то из них убьют, кого-то освободят, потому что без них все-таки не обойтись. Вторая мировая — это еще и война астрологов. Карл Эрнст Крафт, швейцарский астролог, будет работать в министерстве пропаганды, толкуя пророчества Нострадамуса, когда двенадцатого июня его арестует гестапо. Через год Крафта освободят и дадут задание составлять гороскопы на государственных деятелей и военачальников противника. Похожие функции будет выполнять астролог Луи де Воль, работающий, правда, на британскую разведку. Он тоже начнет составлять прогнозы и интерпретировать слова Нострадамуса, которые якобы могут иметь отношение к нацистской Германии. Он же будет предсказывать, какие предупреждения или советы нацистские астрологи дают фюреру. В сорок первом году Секретная служба даже отправит де Воля в США, где с помощью своих предсказаний он попытается убедить американцев вступить в войну.

И пока Шульте Штратхаус продолжит сидеть в Заксенхаузене, а Крафт снова попадет под арест и в конце концов умрет в Бухенвальде, в подвале военно-морского штаба в Берлине будет заседать отдел СП, группа ученых-оккультистов, которые вполне серьезно станут раскачивать звездные маятники над морскими картами с целью определить положение кораблей противника в мировых водах. Спустя годы адмиралам СС придется с неудовольствием признать, что эта затея не привела ни к каким значимым результатам.

Шульте Штратхаусу повезет: он переживет войну и погибнет в 1968 году в автокатастрофе, которую не предвидел.

— Для начала, — приступает он к рассказу, вставая возле подоконника и оказываясь под пологом из рогов, — прежде чем я затрону тему парадокса Близнецов, позвольте мне сделать одну оговорку, адресованную в первую очередь вам, штандартенфюрер Гебхардт: я не считаю астрологию точной наукой.

Гебхардт с облегчением кивает.

— Она чем-то похожа на медицину, которая является скорее искусством, нежели наукой. Обе имеют дело с великим неизвестным, скажем так, с иксом индивидуальности. Приведу пример: кофеин, в зависимости от дозы, может оказывать возбуждающий, наркотический и даже смертельный эффект, это знает любой врач. Но того количества, которое избыточно для одного человека, для другого может оказаться недостаточно. Точное действие яда зависит еще и от того, что находится в желудке. Полагаю, о роли планет можно сказать то же самое. Влияние хорошей диеты сопоставимо с астрологическим влиянием Юпитера, алкоголя — с влиянием Марса. Кому-то невоздержанность в еде и выпивке сходит с рук до старости, кому-то безвозвратно портит слизистую желудка. Короче говоря, факторов всегда множество. А в астрологии есть не только Марс и Юпитер, но и другие планеты и созвездия, о Луне я вообще молчу; существуют бесконечные градации и модификации, и поэтому, хотя по гороскопу можно определить, какие именно влияния сильнее, а какие слабее, какие дружественны, а какие враждебны, в том, что касается последней решающей детали, мы пребываем в том же неведении, что и врач, когда ему приходится определять, в каком объеме спиртное губительно для конкретного человека.

Гебхардт, все больше забавляясь, перебивает его: — Кажется, именно сейчас мне не помешает глоток. — Он запрокидывает голову и залпом осушает рюмку. — С неохотой, но все-таки я с вами соглашусь, герр Шульте Штратхаус. И сразу задам вопрос: что, если бы здесь, в санатории, устроили астрологический кабинет, у кого было бы больше пациентов с переломами ног, вывихами плеча, аппендицитом — у вас или у меня? Боюсь, ваш приемный покой пустовал бы большую часть времени.

Довольный собой, Гебхардт улыбается, Гесс качает головой, Удет собирается заключать пари, Ри-феншталь и архитектор выкрикивают, что одно не исключает другого, а Шульте Штратхаус тихо отвечает:

— Полагаю, вы бы очень удивились, герр штандартенфюрер.

— Да я и так уже удивлен настолько, что дальше некуда, герр Шульте Штратхаус, — отзывается Гебхардт. — Не томите же, объясните нам, в чем же состоит связь между дуэлями и… как бишь вы сказали? Парадоксом Близнецов?

— Omnia tempus habent — всему свое время, герр штандартенфюрер. Отвечу буквально через минуту. Парадокс Близнецов, если использовать мою терминологию, в нашем случае гласит: в истории вы не найдете ни одного примера дуэли между людьми, родившимися под знаком Близнецов. «Допустим, и что с того», — подумаете вы. Но для нас, астрологов, проблема заключается вот в чем: у