Шрифт:
Закладка:
Вернувшись, Призрак застал её за фортепиано. Изабель неторопливо перебирала клавиши пальцами правой руки. Мужчина узнал мелодию. Девушка вновь разбирала композиции из его «Дона Жуана», наигрывала их и, разумеется, порой не попадала по клавишам.
— Для чьих лапищ ты это писал? — тихо, едва слышно процедила она, раз за разом повторяя сложный фрагмент.
Она не слышала, как он вошёл. Сейчас Изабель была до того сосредоточена на правильном исполнении, что не обращала внимания на что-либо ещё.
Какой же невероятно красивой она была в этот момент.
— Для своих.
Девушка вздрогнула, когда мужчина склонился сзади, накрыл её руку своей ладонью и мягко поцеловал за ухом. Элегантными, отточенными движениями пальцев он с лёгкостью исполнил тяжёлый для неё фрагмент.
— Ты делаешь успехи, ангел мой.
Изабель вздохнула, переведя взгляд на ноты.
— Бесполезно, — произнесла она. — Мои пальцы слишком короткие и неповоротливые.
— В самом деле? — Эрик улыбнулся, слегка надавливая на её пальцы, нажимая ими на клавиши, вновь повторяя фрагмент. — Ты чудесно играешь. Пара месяцев практики, и станет гораздо проще…
— А знаешь, как будет ещё проще? — с озорством улыбнулась Изабель, встретившись взглядом с Призраком Оперы.
— Не начинай.
— Если я вернусь в свою манса…
Эрик склонился ниже, зарылся пальцами в её волосы, стиснул их и грубо, требовательно поцеловал девушку в губы, веля замолчать. Изабель прерывисто вздохнула, напряглась, словно натянутая струна, желая продолжить спор, но быстро сдалась и ответила на ласку. Это был самый эффективный способ прекратить ссору, оборвать её в зачатке. По крайней мере, сейчас — пока его поцелуи ещё кружили ей голову и заставляли сердце лихорадочно биться.
Тяжело дыша, он прервал поцелуй, когда Изабель подалась навстречу, заключила его в объятия. Это означало, что он ненадолго прощён.
— Продолжай, — с жаром выдохнул Эрик, — заниматься.
Но таких неохотных, таких вымученных приказов Изабель никогда не слушалась. Она подалась навстречу, ловя губами его губы, настойчиво требуя продолжения. Раньше Эрик не подозревал в этой замкнутой, одинокой женщине такой пылкой страсти. Но Изабель, как он уже успел убедиться, была полна сюрпризов.
После похищения он ожидал от неё скандалов, истерик, даже самоистязания. Но не дождался.
Изабель поступила мудрее. В первую неделю она вовсе не разговаривала с ним, лишила его своего голоса. Потом приболела и оттаяла, увидев его заботу о себе. Потом успокоилась. Потом стала проявлять к Эрику отчаянную, болезненную нежность. Нельзя сказать, что она не пыталась поджечь подвал — пыталась: собирала пустые сухие бумаги, плавила парафин, прятала свечи. Все её попытки Эрик пресекал. Перед каждым уходом он запирал свой кабинет, убирал всё воспламеняющееся, оставляя в комнатах невзрачный электрический свет. Он даже слил весь керосин из фонарей.
Осторожность никогда не бывает лишней.
И Изабель притихла, оставила попытки уничтожить его жильё. Правда, время от времени она настойчиво и с поразительным упрямством напоминала Эрику, что им обоим следует жить в нормальном доме. Порой речь даже заходила о том, чтобы вернуть поместью Валуа жизнь, восстановить сгоревший дом.
Эта идея не понравилась Эрику, и в то же время она не шла у него из головы.
Лучше бы Изабель ненавидела его, дралась с ним, плакала. Тогда бы он знал, как вести себя с пленницей.
Но она даже согласилась носить его кольцо на безымянном пальце, она занималась музыкой, она по-прежнему любила его. И потому Призрака Оперы мучила совесть.
Да и… он ведь до сих пор не показал ей всей черноты своей души.
— Ты ужасная ученица, — прошептал он, несильно прикусив губу девушки. Она со стоном выдохнула. — Лишь бы не заниматься…
— Учитель, — улыбнулась Изабель, сняв маску с его лица, проведя кончиками пальцев вдоль линии ожогов, — вы сами меня прервали. Кто из нас ещё ужасен?
— Лукавый демон, — произнёс он, крепче сжимая в объятиях хрупкую девушку. — Я принёс тебе новости.
— М-м-м, — промурлыкала Изабель, пальцами зарывшись в его волосы, растрепав их. Если она и хотела сейчас о чём-то говорить, то только в горизонтальном положении.
Нельзя сказать, что Эрик был против.
— Тебе предлагают постановку, — прошептал он, с жаром целуя бледную шею возлюбленной, оставляя на коже красноватые следы. — Джекила и Хайда.
Изабель охнула, вздрогнув в его объятиях.
— И я решил, — продолжал мужчина, медленно стягивая с девушки её новое платье, — что тебе под силу воплотить на сцене этот сюжет.
Эрик вновь поцеловал её в губы, не позволяя ни ответить, ни задуматься над его словами. С одной стороны, он хотел, чтобы девушка взялась за постановку, хотел вновь видеть её творческий запал, её трепетную старательность, услышать её чарующее пение на большой сцене.
С другой… если она согласится, её будет так легко потерять.
И так легко приковать к себе.
Навсегда.
Сорвать постановку, уничтожить все её надежды, лишить желания выходить из театра. Стать для неё деспотом, тираном, тюремным надзирателем.
И больше никогда не бояться её потерять. Никакой конкуренции, никаких завистников, и никакого огня, который испепелил бы её дотла.
Впрочем, эти тревоги ненадолго оставили Эрика, когда Изабель со всем своим неистовством отдалась ему. С каждым разом в постели она всё меньше напоминала неопытную юную девушку, с каждым разом она была всё ближе к тому, чтобы окончательно превратиться в хищницу. Изабель часто стыдилась своего безумного, безудержного желания, но Эрику оно доставляло ни с чем несравнимое удовольствие. Ему даже льстило, что к нему, такому мерзкому и отвратительному уроду, до сих пор могли пылать такой страстью.
Акт любви был прекрасным завершением каждого урока. И, что сильнее всего поражало Эрика, каждый раз это происходило по инициативе Изабель. Мужчина был строг с ней, резок, беспощаден, а она… будто бы поощряла это. Будто бы желала его только из-за его строгости.
Сейчас её голова покоилась у него на плече. Эрик перебирал пальцами крупные кудри девушки, наслаждался их мягкостью и надеялся, что она не вспомнит о своей работе.
— Из тебя бы вышел самый обаятельный Хайд.
Эрик закатил глаза, выразительно вздохнув.
— А как я буду работать? — начала она, и в её голосе звучала осторожность. Эрик знал, почему девушка насторожилась: перед ней представился шанс обрести свободу, и она боялась его упустить. — Мы же не приведём труппу сюда…
— Мы поднимемся на поверхность, — вздохнул он, глядя в тёмный потолок. — Но в свою промозглую мансарду ты не вернёшься.
Изабель не ответила, закрыв глаза, обнимая его. Он прислушивался к её тихому дыханию, наслаждался жаром кожи, мягкостью волос, лёгкими прикосновениями. Тепло её любви обжигало его заледеневшее за прошедшие пять лет сердце, воскрешало его, заставляло биться.
