выброшу? — она улыбнулась. — На глазах у этого зрителя.

— Как это некрасиво, — Эрик хмыкнул, опустив руки ей на талию. — Ты не любишь выступать.

— Не люблю. Но ради тебя я готова и на это.

Её слова вновь заставили появиться злосчастную морщинку. Да что с ним такое? За прошедший месяц он беспокоился куда меньше, чем за эти сутки.

— Да и… ты так дотошно меня учишь, — она заулыбалась. — Я похоронила свою детскую мечту стать певицей, а ты заставил её восстать из пепла.

Изабель надеялась сделать ему комплимент, подбодрить, но вместо этого Эрик стал ещё более угрюмым.

— Что с тобой, мой большой и грозный жених?

Эти слова не подействовали, не успокоили его. Значит, Призрака Оперы сейчас донимала далеко не ревность.

— Эрик…

Он вздохнул, закрыв глаза и придав лицу непроницаемое выражение. Теперь нахмурилась Изабель.

Она не стала настаивать на откровенности, на разговоре. Просто отпрянула от мужчины, отошла, создав дистанцию, испепелив его взглядом.

Девушка отвернулась от него, забрала со стула список, либретто, пролистала его и внесла кое-какие пометки на листках, отметила артистов.

И вздрогнула, когда Эрик бесшумно приблизился, обняв её со спины.

— Я с тобой не разговариваю.

— Ангел мой, — он крепче стиснул её в объятиях, зарывшись носом в волосы. — Этот мир — мир театра — не приносит ничего, кроме боли, страданий и лишений.

Она сжала губы в линию.

— Я знаю, Эрик. И всё же… я ведь дала ему второй шанс.

Призрак Оперы промолчал.

— Давай прогуляемся? — мягко улыбнулась она. — Развеемся, отвлечёмся. И ты расскажешь мне о своих оставшихся преступлениях. К примеру… были ли у тебя до меня другие поющие женщины?

Изабель не требовалось смотреть в его лицо, чтобы понять, что эти слова взбесили Эрика. Она поняла это по резкому вздоху, по напряжению мышц, по стиснутым кулакам.

Но, когда он заговорил, его голос был полон ледяного спокойствия.

— Жизнь моя, как ты думаешь, боялись бы меня женщины в театре, если бы я был падким на них? Ответь, почему они смотрят на тебя, как на последнюю надежду? — он стал неторопливо накручивать на пальцы прядь её волос. — Последняя женщина, с которой я был до тебя, изменила мне, предала, убила меня. И мне определённо было не до плотских желаний. Впрочем, напыщенному выскочке Бувье этого не понять.

Изабель глухо вздохнула. С одной стороны, она чувствовала себя омерзительно из-за этого нелепого, оскорбительного подозрения. С другой…

Она была у Эрика единственной! Единственной, чей голос его очаровал! Единственной!

— Что ещё он наговорил?

— …упомянул о люстре в Opéra Garnier, — ответила Изабель. — Но если он и здесь солгал, то пусть горит в Аду. Лживый пёс это заслужил.

Эрик хмыкнул.

— А здесь он сказал правду.

Изабель повернула голову, чтобы взглянуть на мужчину.

— Что ж, ладно. Ты хотела прогуляться и узнать обо мне больше? Ты это получишь, — процедил он. — Я сегодня щедрый на исполнение желаний.

С хмурым видом он потянул её за собой к кабинету девушки.

— Куда мы?

— В Opéra Garnier. Приглашу Бувье на нашу прогулку. Пусть сам расскажет, почему по его мнению тебе не стоит быть со мной.

Он на мгновение остановился, чтобы встретиться с ней взглядом.

— И почему я достоин гильотины.

Глава 24

В школьные годы Изабель не раз бывала в Opéra Garnier. В театр её с мамой каждый раз приводил папа, и каждый раз девочка с трудом могла досидеть до конца спектакля. Она искренне не понимала, почему родители то смеялись, то плакали, не знала, почему её ругали за непоседливость. Потом, занявшись музыкой, она пытливо вслушивалась в прекрасные голоса артисток и мечтала однажды превзойти их.

Быть может, она видела на сцене и семью Валуа, вместе с Эриком, вступившим в пору юношества. Всё сходилось. Когда Изабель было шесть, Эрику исполнилось восемнадцать. Когда она засыпала от скуки на уроках в младшей школе, он уже самостоятельно зарабатывал себе на жизнь.

Наверное, это странно, но её ничуть не волновала такая большая разница в возрасте.

В детстве Opéra Garnier был её заветной мечтой. Изабель, увлечённая музыкой, стремилась вернуться именно в этот театр, но уже не в качестве зрителя; желала стать примадонной и, быть может, выйти замуж за одного из талантливых артистов.

А теперь театр должен был стать причиной для её ночных кошмаров.

Сжав губы в линию, Изабель перестала дышать, когда они приблизились к белоснежным, укрытым искристым снегом каменным стенам. После гибели папы мама запрещала дочери посещать театры, впрочем, она и сама по своей воле не отправилась бы в Opéra Garnier. Девушка считала несправедливым смотреть новые спектакли здесь, в то время как папа не сможет больше увидеть ни одной постановки.

Театр не пустовал. Там сейчас шёл спектакль — об этом говорил свет, льющийся из окон, и десятки припаркованных автомобилей у входа. Opéra Garnier испытывал упадок после появления Призрака Оперы в Lacroix. Люди до того хотели узнать больше о загадочном мужчине в маске, что стремились бывать в его театре как можно чаще.

Эрик повёл её к чёрному ходу. Дверь оказалась не заперта. Вместе они бесшумно пробрались мимо уснувшего охранника в один из длинных коридоров-галерей.

Высокие потолки давили на Изабель своим величием, вдоль стен вились причудливые архитектурные узоры, хрустальные люстры были прекрасны, словно упавшие и застывшие в воздухе звёзды. Едва дыша от сжавшего сердце чувства ностальгии, девушка без конца оглядывалась. Она хотела рассмотреть каждый элемент театра, хотела насладиться рукотворной красотой.

Эрик же словно сжался. Идя дальше, он ладонью закрыл глаза, не желая смотреть на что-то.

— Ох!..

Изабель остановилась, увидев на стене портрет Эрика, но мужчина так резко дёрнул её за руку, не позволив рассмотреть картину, что она против воли пошла дальше. Сжав губы, она не стала с ним пререкаться. В конце концов, Эрик с трудом смотрел в зеркало, когда на нём не было маски, и тяжело переносил осознание своего увечья.

В одном из зрительных залов гремел оркестр. Туда Эрик и провёл Изабель — за кулисы, с привычной непринуждённостью открыв дверь.

— Поднимайся, — он кивнул на лестницу, тянущуюся к балкону под потолком. От него по железным мостикам можно было пройти над сценой. Такие технические постройки использовались, чтобы зафиксировать подъёмные декорации и крепить софиты.

— Эрик, — шепнула она, отняв руку из ладони мужчины. — Скажи хоть слово! Твоё молчание меня совершенно не успокаивает!

— Поднимайся, — процедил он, и его глаза пылали яростью. — Иначе мы уйдём и никогда не вернёмся к этому разговору.

Изабель хмуро смотрела на него.