— Изабель… — прошептал мужчина.

— Может быть, — процедил Блез. — Я уверен, вы ничего не значите для этого психопата. Знаете, что было после того, как он повесил Бланш посреди постановки? Он вам говорил, Изабель?

Блез болезненно, сдавленно хохотнул, зарывшись пальцами в тёмные волосы. Его лицо исказилось от гнева и давней, не дающей покоя скорби. И сейчас журналист больше походил на сумасшедшего, чем на здравомыслящего человека.

— Он запер все выходы. Он дождался, когда большая часть зрителей, актёры, мелкий персонал соберутся в фойе. Начнут расталкивать друг друга, топтать, чуть ли не драться, наваливаясь в едином порыве на двери.

Он тяжело дышал и уже не сдерживался. Должно быть, его речь слышали артисты, выступавшие на сцене, но судить об этом было трудно. Во время работы они не имели права отвлекаться.

— Сначала он шутил, — хохотнул Блез. — Разбрасывал сверху афиши со своими постановками, копии своего свидетельства о смерти, приказа, по которому «артист Эрик де Валуа был уволен из Opéra Garnier по причине смерти». Никто не обратил на них внимание. Их потом нашёл я.

Он прервался, сжав губы в линию, медленно обретая над собой контроль. Блез стиснул кулаки, стал дышать ровнее и глубже, а в его чёрных глазах отразилась мрачная решимость.

— Он обрушил люстру. Тяжёлую, весящую не меньше тонны груду хрусталя, металла и раскалённого стекла. На толпу. На людей. Как — спросите вы? Opéra Garnier был построен позже Lacroix, в нём нет лабиринтов, и до инженерных сетей добраться несложно. Как и перерубить крепления.

Эрик молчал. Его лицо было безжизненным, лишённым эмоций, чувств. В нём не было ярости, не было гнева, но и сожаления Изабель тоже не увидела.

А что хуже всего — девушка понимала мотивы его поступков. Он был в отчаянии, он лишился всего, объявил себя мертвецом. Эрик был из тех людей, кто обращал страх в гнев. Неудивительно, что он озлобился и на артистов, оставшихся в ненавистном театре, и на публику, пришедшую веселиться, когда для него — для их прежнего кумира — мир рухнул.

Изабель смотрела на Эрика, сжав дрожащие губы.

— Милый, — произнесла она, пальцами коснувшись лица мужчины. Эрик встретился с ней взглядом, и в его карих глазах она видела мрачную настороженность. Он ожидал увидеть ужас на её лице, услышать обвинения и проклятия, быть может, вновь схватить и пленить девушку. Но не дождался. — Это правда?

— Да. Каждое слово.

Ни капли сожаления. Изабель сделала шаг навстречу и обняла Призрака Оперы, носом ткнувшись в его плечо. Он напрягся от такой реакции девушки.

Эрик больше не мог соболезновать другим людям, не мог жалеть их и переживать за них. Его личное горе было слишком бездонным и слишком мрачным, губящим любые зачатки симпатии к окружающим.

И, тем не менее, этот мужчина ещё раз — должно быть, в последний — полюбил. Пускай его любовь и была нездоровой, одержимой, ранящей и губящей.

Какой бы ужас ни вызывали его поступки, никогда прежде Изабель не была так счастлива, как рядом с ним.

— Я… так рада, что ты позволил мне узнать это.

— Изабель…

— Зачем же ты молчал? — она прерывисто вздохнула, чувствуя подступающие к щекам слёзы. — Ты думал, что я не пойму? Что я испугаюсь? Эрик… я ведь знаю, из какого Ада ты вернулся.

Он тяжело вздохнул, сжав губы в линию, опустив голову.

— Изабель, — глухо произнёс мужчина. — Что же ты не сбегаешь? Мне нет прощения.

— Я, — произнесла она, встретившись с ним взглядом, ладонью коснувшись лица. — Я тебя прощаю. Прощаю всё то, что ты не можешь простить себе сам. И надеюсь… однажды ты перестанешь терзать себя.

На мгновение его лицо просветлело. Маска хладнокровия дала трещину, исчезла, словно тень, рассеявшаяся от луча солнца. На мгновение. Потом он нахмурился, стиснул зубы, сжимая Изабель в крепких объятиях.

Она улыбнулась, закрыв глаза. Её Эрик вернулся. Призрак Оперы ненадолго отступил, ушёл, но не исчез насовсем. Он ещё вернётся во всём своём строгом и мрачном величии, ещё проявит себя. В конце концов, Эрик поделился не всеми тайнами.

— За что ты мне? — прошептал Эрик, стискивая её в объятиях. — Я же тебя недостоин.

Она улыбнулась, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

— Как — за что? Я тебе в наказание.

Мужчина улыбнулся — Изабель ощутила это по движению губ у себя на щеке.

— Тут не поспоришь.

— Зараза.

Он хмыкнул:

— За это ты меня и любишь.

Спустя пару мгновений он неохотно разжал руки, освободил Изабель. И, глядя на улыбку, осветившую его лицо, девушка решила, что ничего прекраснее она в жизни не видела. Залюбовавшись им, она чувствовала, что её лицо вновь зарделось.

— Кхм-кхм.

Но радость длилась недолго. Блез Бувье всё ещё был здесь, он не отличался тактичностью людей, которые стремятся оставить влюблённых наедине.

— Пойдём, — произнесла она, сжав руки мужчины. — Нам здесь больше нечего делать.

Эрик скосил взгляд на журналиста, и если раньше Изабель видела в его глазах желание убить, то теперь оно переросло в решимость.

— Эрик, — шепнула она, проведя ладонью по его щеке. — Довольно крови. Прошу тебя. Он тоже скорбит, одинок и напуган. Ты должен его понять.

— Я понимаю, — прохрипел мужчина. — Меня тоже лишили семьм. И я на его месте убивал.

Эрик сделал шаг навстречу Блезу, но Изабель вышла перед ним, расставив руки в сторону. Она стояла на железном мостике, который содрогался от каждого шага, и от этого ощущения ей мигом стало дурно. И всё же, девушка не подала виду. Гораздо важнее было не допустить кровопролития.

— Не смей, — произнесла она. — Не позволю.

Эрик смерил её взглядом, в котором не было гнева, лишь печаль и страх.

Изабель стиснула зубы.

— Я не прощу себе, если ты убьёшь из-за меня! Я не смогу с этим смириться!

Это подействовало. Эрик замер, задержав ладонь на рукояти револьвера. Но облегчённо выдохнуть Изабель не успела.

— Зачем? — раздался голос Блеза у неё из-за спины. Он приближался, и от того, как качался железный мостик с каждым его шагом, у Изабель сердце уходило в пятки. — Я могу по-разному испортить вам жизнь. Могу напасть из-за угла, могу разрушить репутацию, могу оклеветать.

Он слишком быстро приблизился вплотную, сжал подбородок девушки, прижав между лопаток дуло пистолета.

— А могу и уничтожить. Это не так сложно, особенно если ваша цепная псина не может вас защитить.

Голос Блеза звучал холодно, отстранённо — так, словно он уже простился и с жизнью, и