— А ты близок с ученицей, — хмыкнул Блез. — Изабель, я бы тоже смог тебя многому научить.

Эрик старался выглядеть невозмутимым, отчуждённым, но после слов Блеза он слишком крепко сжал челюсти, а в его глазах отразилось знакомое Изабель пламя разрушительного гнева.

— Вы отвратительны, мсье Бувье, — произнесла девушка.

— Неужели? — хмыкнув, Блез скосил взгляд на Эрика и пальцем провёл по своей щеке. На этом же месте у Призрака Оперы был ожог. — Ну, тебе не привыкать к отвратительному.

У Изабель перехватило дыхание. Она смирилась со шрамами Эрика, не замечала их, потому что за этими следами прошлого скрывались бездонная глубина, интеллект и харизма. Эти качества покорили бы любую женщину.

— Да как ты смеешь..? — процедила Изабель. — Ты, мразь…

Блез хмыкнул, глядя на неё свысока. От ругани девушки к его лицу прилил румянец. Этот мужчина принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя живыми, только оказавшись в гуще событий, в эпицентре конфликта.

— И кто же меня называет мразью? Шлюха клоуна в маске?

Эрик не выдержал. Он оттолкнул Изабель, освободил руку и вплотную подошёл к журналисту.

В первую секунду она не поняла, что произошло.

Изабель казалось, что Призрак Оперы попросту ударил Блеза в живот, но это было не так. Журналист, секунду назад надменно ухмылявшийся, побелел, замер, осел на пол. Из глубокой раны в боку хлынула кровь. Блез захрипел сквозь зубы, рухнул, зажимая рану. Изабель боялась пошевелиться.

Эрик вытер окровавленный нож о рукав чёрного сюртука, убрал его.

Девушку привели в чувства металлический запах крови и звучное пение церковного хора.

Эрик схватил её за руку, рванул на себя, уводя прочь от места преступления. Спотыкаясь, Изабель бежала следом. Её руки похолодели, она с трудом дышала, из глаз текли слёзы.

Она знала, что Блез получил по заслугам. Понимала это. Осознавала, что Эрик отстаивал её честь.

Но все её мысли, все действия были скованы плотной пеленой шока.

От одной мысли о кровопролитии ей становилось дурно.

Эрик не позволял ей перевести дух. Он уводил Изабель с такой скоростью, что она едва не падала, а ноги вскоре начали ныть. Она без конца хрипела его имя, умоляя остановиться, обратить внимание на девушку, дать ей осознать случившееся.

Но Эрик не обращал внимания.

Он втолкнул Изабель в машину на заднее сидение, закрыл дверь, заблокировал их. И, сев за руль, сорвал с себя повязку.

Руки мужчины не дрожали, когда он стягивал запятнанную кровью перчатку, когда надевал свою маску. Он был воплощённым хладнокровием.

— Эрик…

— Эрик мёртв, — произнёс он сквозь зубы. — Есть только Призрак Оперы.

Изабель сжала губы в линию, дрожащей рукой потянувшись к мужчине. Он завёл двигатель и, не прогрев его, выехал с парковочного места.

— Куда мы? — просипела она.

— В театр.

— …но ты обещал!

— Я ничего не обещал! — огрызнулся он. — Я говорил, что это плохая идея. И теперь ты сама в этом убедилась. Ты никогда не покинешь подвал.

Изабель застыла, всхлипнув. Проведя ладонью по лицу, она вновь ощутила на нём слёзы. Сколько она их пролила за всё время их отношений? Никогда в жизни Изабель столько не плакала, как бы тяжело, как бы страшно и одиноко ей ни было.

Вместе с этим… она будто бы пробуждалась от долгого сна.

Она знала, что Эрик злился не на неё. Знала, что этот гнев был направлен только на него самого. Он снова причинил боль, снова поддался ярости, жажде мщения и, возможно, лишил человека жизни.

Изабель его не осуждала. Видят боги, она его не осуждала! Она даже, несмотря на страх и подступавшую к горлу желчь, испытывала мрачное торжество от свершившегося правосудия.

— Эрик, — едва слышно прошептала она. — Спасибо.

Он не ответил. Дворники лихорадочно работали, сбивая с лобового стекла налипающий снег, мотор гудел, золотые огни фонарей мелькали и исчезали вдали.

— Я люблю тебя, — девушка произнесла это, и её начала бить дрожь. Закрыв глаза, она обняла себя за плечи. — Я так люблю тебя.

Эрик хотел было ответить, но сдержался, взглянув на девушку в зеркало заднего вида. Он затормозил, остановил автомобиль у обочины. Изабель не знала, как выглядела, но, видимо, до того ужасно, что это впечатлило даже Призрака Оперы.

Её лицо больше не было бледным. Изабель позеленела и не держалась на ногах, когда Эрик помог ей выйти. Она не слышала, что он говорил ей, но без конца повторяла слова любви, благодарности, бредила об их совместном будущем, о жизни в своей мансарде. Эрик набрал в ладонь горсть снега и прижал его ко лбу Изабель, к щекам.

Закрыв глаза, она замолчала, часто дыша. Изабель не знала, сколько так простояла, но Эрик всё это время придерживал её, не позволяя упасть. Когда дурнота прошла, она подняла на него взгляд.

Слёз не было. Остались только убийца, виновница и их преступление.

— Садись, — приказал он.

— Прекрати, — взмолилась она. — Полиция нас не преследует, нас никто не видел. Вернёмся домой…

— Не полиция меня волнует.

Он попытался вновь втолкнуть её в машину, но Изабель сопротивлялась. Стиснув зубы, она выворачивалась, отталкивала его, упиралась.

— Нет! — вскрикнула она. Эрик был гораздо сильнее, и Изабель, какой бы неистовой не была, постепенно сдавалась, несмотря на отчаянный отпор. — Прекрати!

— Ты не понимаешь, — процедил он, крепко прижав девушку к машине своим телом, стиснув её запястья и придавив их к крыше автомобиля. — Я чудовище! И пока моё безумие не коснётся тебя лично, ты будешь слепа.

Тяжело дыша, она вновь попыталась вырваться, но не вышло.

— Тогда убей меня! — она подкрепила эти слова пинком. — По мне никто не будет плакать!

Эрик держал её, ожидая, когда она выбьется из сил от собственной бессмысленной ярости.

— Всё же было так хорошо! — не сдавалась она. — Эрик, если бы мы не встретили эту сволочь, мы вернулись бы ко мне! Остались бы вдвоём!

— Теперь ты моя навсегда.

— Я и так твоя! И мне нужен ты, а не Призрак Оперы!

— Ты не понимаешь, — покачав головой, он заставил Изабель развернуться и крепко прижал её спиной к себе. — Мир уже отнял у меня всё. Люди отняли у меня всё. Я не могу потерять ещё и тебя.

Изабель вздрогнула и на мгновение перестала дышать. Вот оно что. Подобно тому, как она пыталась спасти его от него самого, Эрик решил защитить её от всего, что могло бы ей навредить. Ей грозили отчаяние и провал — он подарил ей славу и обожание; ей, как новенькой, могли нахамить артисты — он