преступления Призрака Оперы, его звали Мавис Марш.

В прошлый раз все улики, что он собрал против Призрака, в какой-то момент стали недействительными. Мавис списал убийства на несчастные случаи и закрыл дело.

Жилю не на кого было надеяться.

— Какого хрена ты делаешь, Жакоте? — прогремел Гаскон, заставив парня вздрогнуть и отпрянуть от стены.

Жиль приподнял бровь, глядя на мужчину, перевёл взгляд на стену, снова посмотрел на начальника.

— Краску со стен соскабливаю.

Гаскон стал мрачнее. Он скрестил руки на груди и стал покачиваться на пятках — это означало, что он решал, как подступиться к теме. Своего начальника Жиль знал, как облупленного, он в принципе хорошо изучил каждого, кто работал в театре, и понимал, как с ним общаться.

Только Призрак Оперы оставался для него нерешённой загадкой.

Призрак Оперы и Изабель.

— Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Не трать время, не найдёшь.

Жиль закатил глаза, коснувшись ладонью стены.

— По крайней мере, я пытаюсь хоть что-то сделать.

Парень был спокоен, невозмутим, но в глубине души кипел от гнева. У него не было романтических чувств к Изабель, и беспокоился он о ней не потому, что был в неё влюблён. Она была его коллегой, его руководством, и с ней попросту было приятно общаться. Изабель было легко насмешить, легко растрогать, вывести из себя. Будучи такой эмоциональной и талантливой, она легко стала бы примадонной Lacroix. Призрак Оперы, видимо, тоже видел в ней потенциал.

Куда же он её дел?..

— Слушай, Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Недавно Бувье объявился. Сказал, что наш местный житель пощекотал его. Ножом.

Жиль вытаращил глаза.

— В полицию он не жаловался, но меня оповестил, — Гаскон скрипнул зубами. — Требует компенсации за тяжкий вред здоровью. Иначе доложится аж в ФБР.

— Погодите, начальник… а за что его?

— Ты Бувье забыл? Там причина не нужна, — Гаскон сжал пальцами переносицу. — Ну а наши голубки явно просто прячутся от полиции. Не волнуйся. Заплатил я этому придурку. Теперь он заткнётся, и сладкая парочка вернётся — счастливая и наворковавшаяся. Можешь считать их исчезновение за медовый месяц.

Жиль вновь нахмурился.

— Вы плохо знаете Изабель, — он убрал руки в карманы брюк. — Она всегда оставляла записку, отлучаясь даже на пять минут. А тут месяц…

— Какую записку, Жакоте? Ту, которую нашли бы следователи?

— Хорошо, — закатил глаза парень. — Я ночевал здесь. Когда в театре не было следователей. Что мешало ей выйти и сказать, что с ней всё в порядке?

Гаскон сощурил взгляд, крепко сжав челюсти.

— Жакоте… он ревнив и непредсказуем. Не лез бы ты в это.

— А если он пытает её? Мучает? Если она мертва? Мне тоже не лезть не в своё дело? — Жиль заскрипел зубами. — У Изабель никого нет, а теперь и вы от неё отворачиваетесь?

— Жакоте…

— Идите к чёрту. Лишайте зарплаты, увольняйте — плевать. Приду, как посетитель, и перерою этот чёртов театр.

Парень закрыл глаза, прижался ухом к стене и стал простукивать сантиметр за сантиметром, медленно продвигаясь дальше по коридору. Жиль считал, что чуткий музыкальный слух поможет ему найти секретные проходы и коридоры старого замка. А дальше — дело техники. Ключей у него не было, но он всегда мог найти инструменты и разворотить по камешку Lacroix.

— Не тронет он Идо, — проворчал Гаскон.

— Откуда такая уверенность?

Гаскон глубоко вздохнул.

— Ну, хотя бы из того, что помимо двадцати тысяч франков он стал требовать лекарства от простуды, хотя сам никогда не болел, женскую одежду и… кое-что, о чём тебе знать не надо.

Жиль приподнял брови, вновь отпрянув от стены. Он знал другого Призрака Оперы — жестокого, но талантливого человека, который однажды в приступе ярости сбросил с декорации одного из артистов. Ещё живого. Болтающегося в петле. Призрак Оперы называл его бездарностью, пустым местом и запрещал ему выходить на сцену.

Это был дебют Жиля. Небольшая роль, безымянный персонаж. В тот день юный артист, впервые увидев труп, впервые осознав близость смерти, хотел завязать с театром.

Ему требовалось немалое мужество, чтобы вновь вернуться на сцену. Но с тех пор по Lacroix Жиль ходил, оглядываясь.

И он не мог даже представить, что Призрак Оперы мог быть человеком, а не хтонической, ненавидящей людей тварью.

— Он мог пустить пыль вам в глаза, — закатил глаза парень. — Как будто он в первый раз от улик избавляется.

— Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Ты не задавался вопросом, почему убийства прекратились? Почему Призрак Оперы не колесовал тебя, хотя ты дважды напивался перед выходом на сцену?

Жиль вздрогнул и выпрямился. Он не думал, что его состояние было так легко заметить. Но у парня было оправдание — он праздновал день рождения одного из своих братьев. А так как в его большой семье было десять человек, к алкоголю Жиль давно уже привык.

Видимо, в прошлые разы он переборщил.

— Ну и почему же? — сощурился парень. — Может, это обыкновенное затишье перед бурей?

— Перед какой, твою мать, бурей? Убийство малолетней сироты? Той, чья постановка ему понравилась? Тебе напомнить, какая это редкость, Жакоте? Он же все кости перемыл даже знаменитому Готье, который после гастролей у нас тут же завершил карьеру.

— И что? Фанатики непредсказуемы.

— А то, Жакоте, что Идо он не тронет, — Гаскон скрестил руки на груди. — А вот тебя повесит.

Жиль невольно потёр затылок, задавая начальнику немой вопрос.

— Ревность, Жакоте, ревность. Бувье этот идиот продырявил тоже из-за Изабель.

Парень присвистнул, зарывшись пальцами в свои светлые волосы. Интересно, и чем так покорила Призрака Оперы Изабель? Быть может, хотя бы с ним она не такая строгая и замкнутая, как со своей труппой?

— И что же теперь делать? — вздохнул Жиль. — Сложить ручки и ждать? Полиция не шевелится, вы — тоже.

— А что ты предлагаешь? — Гаскон развёл руками в стороны. — Я обыскивал театр. Осмотрел каждый угол, каждую печную трубу. Ни намёка ни на один секретный ход. А если и найдёшь хоть один, то угодишь в ловушку.

Парень окинул стену хмурым взглядом, крепко сжал кулаки. Между ним с Гасконом всё-таки было весомое различие: начальник был тучным и неповоротливым, а Жиль, как исполнитель трюковых ролей, обладал и силой, и ловкостью, и гибкостью. Он мог пробраться куда угодно.

Вот только он не знал, куда пробираться.

— Слушай, Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Нечем заняться — так давай я найду тебе дело. Мне не нужно, чтоб ты помер от собственной добросердечности.

Жиль не ответил.

— Пошли, — Гаскон достал из кармана пачку сигарет, достал один бумажный цилиндр, зажал зубами. — Есть у меня способ высвободить принцессу из лап дракона.

Парень выразительно