В произведении внука Уайетт, пораженный новоприбывшей к английскому двору Анной и ее «остроумной и изящной речью», в один прекрасный день игриво вытаскивает из ее кармана небольшой драгоценный камень, висящий на шнурке. Тем временем король, маскируя свои мысли о браке за видимостью «обычной любовной интрижки», тайно носит кольцо Анны.

Играя в шары[138] со своими придворными, в том числе с Уайеттом, в какой-то момент король заявляет, что его бросок выигрышный. Уайетт пытается с ним спорить, на что Генрих многозначительно показывает кольцо Анны на пальце и с улыбкой произносит: «Уайетт, говорю тебе, это мое». Тот, вероятно введенный в заблуждение улыбкой, отвечает: если король «разрешит измерить бросок, то, надеюсь, это все же будет моим». Он достает шнурок, чтобы измерить расстояние, Генрих видит на нем драгоценность Анны, в гневе отбрасывает шар и восклицает: «Может и так, но тогда я обманут».

Все эти истории балансируют на грани факта и вымысла, но идея о том, что Генриха подстегнул элемент соперничества, вполне может соответствовать истине. Однако выступать соперником короля в любви одновременно и почетно, и опасно. Суд в составе примерно 1200 человек, из которых лишь около 200 были женщины, будоражило нараставшее напряжение сексуальной фрустрации. За 20 лет до этого регентша Франции Анна де Божё описала это так: «Представьте себе прекрасный замок, который так хорошо охраняется, что на него никогда не нападают: его бессмысленно хвалить… больше всего ценится то, что подожгли, но оно не сгорело». Впрочем, как покажет дальнейшее развитие событий, эти истории буквально призывали Анну Болейн поиграть с огнем.

В чем же заключалась власть обаяния Анны Болейн? Во внешности? Явно не в первую очередь. Венецианский дипломат описывал ее как не самую привлекательную женщину в мире: «смуглый цвет лица, длинная шея, широкий рот, не слишком высокая грудь». Другими словами, невыдающаяся внешность, если не считать «темных и прекрасных глаз», которые, что характерно, «приглашают к беседе». Ланселот де Карль называл ее «красавицей с изящной фигурой». Другие же комментаторы предпочитали хвалить ее манеры. Один из первых биографов Анны, Джордж Уайетт, писал, что она «уступала по красоте» многим придворным дамам, «но манерой поведения, одеждой и речью превосходила всех».

Николас Сандерс описывал ее как даму «довольно высокого роста, с черными волосами и овальным лицом землистого цвета, будто после желтухи», что в целом соответствует описанию венецианца. Но дальше Сандерс, несомненно, приводит вымышленные данные. «Под верхней губой у нее был выступающий зуб, на правой руке – шесть пальцев, а под подбородком проступала жировая киста». Джордж Уайетт тоже упоминал, что у Анны был рудиментарный шестой ноготь (шестой палец в то время считался верным признаком ведьмы). Существовала также версия, что из-за небольшого уродства она была вынуждена носить длинные свисающие рукава. По легенде, именно эта особенность послужила основой знаменитой жалобной песни «Greensleeves»[139], адресованной жестокосердной (по актуальной моде) даме, написанной анонимным автором, но иногда приписываемой самому королю Генриху (хотя музыкальный стиль песни дает основания отнести ее появление к более позднему периоду XVI века):

За что, за что, моя любовь,

За что меня сгубила ты?

Неужто не припомнишь вновь

Того, кого забыла ты?[140]

Даже враждебно настроенный Сандерс в продолжение словесного портрета Анны пишет, что она была «миловидна, по-своему забавна, обладала красивым ртом, хорошо играла на лютне и танцевала. Она была слепком и зерцалом всех, кто был при дворе…». В этой фразе и состоит вся суть.

* * *

Неясно, в какой именно момент зародился интерес Генриха к Анне: во второй половине 1525 года (когда забеременела ее сестра Мария) или в 1526 году. На карнавальных поединках в феврале 1526 года Генрих выступал под девизом «Сказать я не осмелюсь», который нередко рассматривается как знак внимания Анне. Но на последовавшем пиршестве в качестве куртуазного поклонника и верного мужа он прислуживал королеве Екатерине. Вполне вероятно, что его первоначальный план состоял в том, чтобы просто использовать Анну как замену ее сестры Марии в постели. Если дело и обстояло так, то удивительно, как быстро его цель изменилась. В любом случае утверждать что-либо с определенной степенью достоверности невозможно.

До наших дней дошло 17 писем Генриха VIII к Анне Болейн, написанных в период его ухаживаний. Они сохранились в отнюдь не располагающем для этого архиве Ватикана, куда их, предположительно, доставил некий шпион. Ответы Анны утрачены – вместе с надеждой на то, что они могли бы дать нам представление о ее личности[141].

Ни одно письмо Генриха не датировано (и лишь часть из них можно соотнести по времени с известными событиями): это распространенная проблема исторических источников, но в данном случае особенно досадная. Учитывая влечение Генриха к Анне и его желание избавиться от Екатерины, без датировки писем трудно с точностью определить, что было раньше – курица или яйцо. Вариантов хронологии событий существует столько же, сколько и предлагающих их историков, но по интонации и возможной хронологии большую часть писем можно разделить на три условных этапа.

Первая и самая обширная группа писем, написанных в основном на французском языке, представляет собой сборник упражнений в риторике куртуазной любви. На тот момент это было одно из важнейших искусств, и Генрих, довольный тем, что нашел столь разборчивую аудиторию, с удовольствием демонстрировал свое мастерство. Когда в поэме Чосера Крессиде впервые рассказали о Троиле, один из ее первых вопросов гласил: «Умеет ли он о любви слова слагать красиво?» Так, в одном из ранних писем Генрих упрекает «свою возлюбленную» в том, что она не написала ему, как обещала. Тем не менее «чтобы выполнить долг истинного слуги», он пишет ей сам и отправляет в подарок оленя[142], «убитого вчера поздно вечером моей собственной рукой, в надежде, что, когда Вы будете его есть, вспомните об охотнике». Письмо «написано рукой Вашего слуги, который очень часто желает видеть Вас вместо Вашего брата». Очевидно, что брат Анны Джордж и другие члены семьи представляли интересы Анны в суде. Демонстрируя огромное желание дальнейшего развития отношений, Генрих постоянно упоминает их в переписке: в одном из писем он даже сетует, что ее отец Томас слишком медлителен, чтобы «оказать услугу влюбленному».

Еще одно письмо более прямо указывает на мнимое унижение куртуазного влюбленного перед дамой сердца: «Хотя джентльмену не пристало нанимать свою даму прислужницей, тем не менее сообразно Вашему желанию я охотно предоставляю Вам это место…» Анна очевидно – и вполне обоснованно – возражала, что существенная разница в их